Любимый ястреб дома Аббаса. Мастер Чэнь

какой красивый закат над холмами». А может быть, гостям стало важным рассмотреть не только новые наряды всех прибывших, но и кто на каких конях въезжает во двор. Да и вообще – так ли уж мы часто говорим друг с другом, кроме как на охоте и во время других забав на свежем воздухе? И в результате «приветственная чаша» превратилась в долгую и самую любимую часть вечера, когда все успевали поговорить со всеми, образовать большие и маленькие кружки, а потом постепенно и также с разговорами переместиться в залу и, наконец, сесть там, неподвижно, как каменные гиганты в скалах над Бамианом.

      Да, вот как это было: мы разноцветной и ароматной толпой втягиваемся постепенно в залу с чашами в руках, и новый муж Халимы, Ашкенд, спрашивает меня, держа под руку, о том, куда пропал великий, толстый, громогласный, мечтательный поэт, которому когда-то император размешивал собственными палочками для еды острый суп, чтобы тот выпил его, наконец, протрезвел – и сочинил очередную импровизацию. О нем уже года три как ничего из Поднебесной не слышно.

      – Ах, уважаемый друг, да никуда он не пропал, – отвечаю я, качая головой. – Просто даже у самого просвещенного императора иногда кончается терпение. Во дворец поэта больше не зовут. Потому что гений пьет каждый день, как это ни печально. И пьет очень серьезное вино – двойной перегонки, прозрачное, как вода, и обжигающее горло.

      – Но его же нельзя пить – им пользуются лишь целители для совсем иных целей, – удивился мой собеседник.

      В этот момент, помню отчетливо, мы стояли с ним лицом к лицу, в зале, полной народу, и брат готовился рассаживать гостей – но не очень торопился.

      – Объясни это великому поэту, – пожал плечом я. – А когда начинаешь пить этот жуткий напиток всерьез, то не можешь остановиться, пьешь его день за днем, и…

      И тут произошло очень многое – фактически одновременно.

      По зале пошли какими-то неловкими, шаркающими шагами двое слуг – очевидно, слуг нашего дома, – в одинаковых хлопковых куртках, штанах и коротких повязках на голове. Они понесли гостям, по заведенному когда-то мною же имперскому обычаю, горячие салфетки на подносах.

      «Что у них с ногами – причем у обоих?», помнится, подумал я тогда.

      В те годы я еще не умел увлеченно беседовать с кем-то и одновременно замечать все, что происходит вокруг. Идут, шаркая, два молодых человека, будто во сне: ну, и что тут замечать?

      Один из них заторможенно двинулся за спину Аспанака. Второй прошел недалеко от меня, мимо левого плеча, и исчез из поля зрения. И в этот же момент от стены, там, где стояли другие слуги, бросились к центру залы три-четыре небольшие, но очень подвижные фигуры – они как будто падали вперед на бегу.

      Тут меня несильно толкнули в спину, в левую лопатку, и одновременно сзади слева, под моими ногами, раздался глухой стук – кто-то грохнулся об пол. Зазвенел чеканный поднос.

      Нет, два подноса, поближе и подальше. Что творится? За спиной брата два небольших человечка буквально уселись верхом на разносчика салфеток, который и уронил поэтому свой поднос, – а брат