Люди Истины. Дмитрий Могилевцев

железками, с неуклюжими круглыми наплечниками, с длинными щитами, с длиннющими копьями наперевес. Их было совсем немного. Полсотни. Может, десятком больше. Вдалеке за ними на дорогу выбирались пешие, вразнобой, совсем непохоже на прославленный румийский строй.

      Рожок затрубил снова. Сверкающий строй персов двинулся навстречу. Шагом, не опуская копий. И тут румийцы запели. Это была даже не песня – синхронный варварский рев полусотни охрипших глоток. А потом пустили коней в галоп.

      Персы закричали. Тоже сорвались вскачь, погнали коней, – но даже Хасану, несведущему в военном деле, стало ясно: опоздали. Мчавшиеся с грохотом вниз румийцы из слитной толпы вдруг стали узким клином, – один, двое, трое, следом еще и еще, – и, как нож, вошли в широкий персидский строй. Когда первый всадник вылетел из седла, Хасану показалось: слышен хруст костей, мокрый, страшный хряск ломающегося человеческого тела. Омар вскрикнул и выронил карандаш.

      Румийцы проткнули строй насквозь, разорвали надвое, усыпав телами дорогу. Отъехав на сотню шагов, развернулись один за другим и поскакали назад. Последние только приостанавливались, чтоб развернуть тяжелых коней, – первые уже летели во весь опор. А персы, еще не опомнившись от удара, кричали, пытаясь развернуться и выстроиться, отпихивая коней, оставшихся без хозяев, волочащих их за ноги, застрявшие в стременах. Омар закрыл лицо руками.

      Но второй раз румийцы насквозь не прошли, – не успели разогнаться, и клин их получился рыхлым, потерял силу. А может, этого они и хотели, – потому что вниз по дороге уже бежали их пешие – разномастная, вопящая орава в буром тряпье и ржавом железе, размахивающая мечами и секирами. Персы оказались в ловушке, – на крутые склоны справа и слева на лошади было не взобраться. Но конных румийцев было слишком мало, и потому с десяток персов, отмахиваясь саблями, выдрались из рукопашной и бросились прочь. За ними не гнались.

      Омар сидел за камнем, скорчившись, бормотал про себя. Хасан равнодушно смотрел на то, как секли сбитых наземь, брызжа алым на лак доспехов, как стягивали за ноги последних оставшихся в седле. Мумин упал предпоследним. Он пластал яростно саблей налево и направо, вздыбливал коня. Тот, ошалелый, ржал истошно, бил копытами. Рослый румиец поймал Муминову саблю на щит, а другой, подскочив сбоку, хряснул палицей по шлему. Мумин откинулся назад, выпустив поводья. Конь рванулся. Мумин взмахнул руками и скатился в пыль.

      Румийцы почти не грабили. Пешие на бегу сдирали с убитых что попадется, хватали лошадей. Всадники кричали, наводили порядок. Оглядываясь, победители кинулись по дороге, – конные спереди, конные в арьергарде, посередине, – пыхтящая толпа, на бегу распихивающая по карманам и сумкам украденное у мертвых.

      Хасан подождал, пока они скроются за дальним поворотом, подошел к Омару. Тот дрожал, уткнувшись лицом в колени.

      – Омар, брат мой, – Хасан тронул его за руку. – Пойдем. Там живые, наверное, остались. Пойдем.

      Омар поднял голову. Вытер ладонью щеки.