Чайковский, или Волшебное перо. Борис Евсеев

новых временах. Проснуться, и жить дальше, и учиться музыке, и самому эту музыку записывать, не боясь её громовой разящей силы.

      Проснуться и, переезжая из города в город, из страны в страну, становиться добрей и бесстрашней. И, конечно же, найти Волшебное Перо, о котором рассказала ему таинственная фея Сладкой Печали!

      Глава вторая

      Москва сказочная

* * *

      Но прежде, чем ты узнаешь о Москве сказочной, должен тебе, мой юный читатель, сообщить: между первой и второй главами нашей повести прошло много лет. За эти годы произошло немало событий. Из них самое важное – семья Чайковских покинула сонный Воткинск и после нескольких лет переездов и странствий обосновалась в Петербурге.

      А вот и другие события.

      Добрейшая воспитательница, Фанни Дюрбах, возвратилась к себе на родину во французский город Монбельяр.

      Отец Пети, Илья Петрович, то находил службу, то снова её терял.

      Сам же Петя поступил в Императорское училище правоведения, где не только преподавали словесность и юридические науки, но и были музыкальные классы.

      Всё шло хорошо или, по крайней мере, терпимо. Только вот горячо любимая маменька вскоре после переезда в столицу отошла в мир иной…

      Что же до феи, то она больше не появлялась. Но Петя всё равно помнил её слова о Волшебном Пере. Даже пытался отыскать его.

      И при этом потихоньку сочинял музыку.

      А потом Петя оказался в Москве, и все стали звать его почтительно и звучно: Пётр Ильич.

      Что с ним в Москве происходило, ты сейчас как раз и узнаешь.

      Итак…

      Сморщенный старичок в бархатном лиловом костюме и в алой, похожей на турецкую, шапочке, пыхтя, взбирался по лестнице. За ним поспешал молодой человек с мягкими русыми волосами и с такой же русой бородкой. Преодолев узкую крутую лестницу, старичок почти вбежал в огромный кабинет, плюхнулся в кожаное кресло и звонко рассмеялся.

      – А я вас затащил-таки в свой скворечник! Ну-с, милости прошу, – сказал молодому человеку, чуть замешкавшемуся в дверях, писатель и музыкант Владимир Фёдорович Одоевский.

      И ведь было от чего замешкаться!

      Мерцал в полутёмном, ничуть не похожем на скворечник кабинете красноватый огонь. Поблёскивали стальные шатуны, смахивающие на длинные палки с широкими кольцами на конце. Тускло сияли большие прозрачные банки с выведенными наружу изогнутыми стеклянными трубками. Позвякивали металлические цепочки, гирьки, колёсики…

      Кроме того, весь кабинет князя Одоевского был уставлен шкафами с книгами. Книги лежали на полу, на столе, на двух подоконниках. В довершение всего, пугали молодого человека чучела каких-то неизвестных ему зверей, дерзко посвечивавших глазами-пуговками из тёмных углов.

      Старый князь достал из ящика письменного стола огромный, с медными застежками, фолиант и сказал:

      – Мы с вами не так уж хорошо знакомы, дорогой Пётр Ильич. И потому, чтобы не затруднять вас излишними расспросами о вашей прошлой жизни, позвольте мне самому кое-что о ней рассказать. Ведь у меня не дом, а стеклянный