Наследник. Алексей Кулаков

Михаил будет так же хорошо служить мне, как ты сам – моему батюшке.

      Оружничий невольно дернул головой под удивительно властным взглядом необычно ярких синих глаз. Словно сама собой мелькнула мысль: «Царская кровь!..»

      И только потом пришло изумление – наследник знает имя его среднего сына?.. Провожая удаляющегося царевича почтительным (причем без всякого притворства) поклоном, Лев Андреевич стряхнул непонятную одурь (а скорее оторопь) и прямо на месте стал прикидывать, как половчей представить Мишку его будущему повелителю. Собственно, самое простое – это подождать, пока он опять будет возвращаться со своих воинских забав. Опять же и повод хороший имеется – малец поднесет Димитрию Ивановичу тот самый боевой нож, на который ему так недвусмысленно намекнули. Боярин, полностью ушедший в свои мысли, даже не замечал, как за ним следят с одной из открытых галерей Теремного дворца. Синие глаза сияли холодным любопытством, длинные ухоженные пальцы привычно откинули прочь от лица непослушную черную прядь…

      «Хорошо же я загрузил Салтыкова – стоит на солнце да в одну точку пялится. Как там молодые говорили, в прошлой жизни? Полный разрыв шаблона».

      – О Боже, ты – Бог мой! Тебя взыскую от утренней зари, тебя возжаждала моя душа, по тебе томится плоть моя, в земле пустынной, и сухой, и безводной!

      Начало шестьдесят второго псалма у митрополита Московского и всея Руси Макария вышло особенно прочувствованным – Дмитрий неслышно вздохнул и тихо-тихо сглотнул, сожалея о невозможности «вот прямо щас!» отпить чего-нибудь теплого и бодрящего. В идеале – кофе с молоком и парой ложечек сахара, но и сбитень тоже вполне подошел бы.

      – С именем твоим вознесу руки мои: словно туком и елеем насытится душа моя, и гласом радости восхвалят тебя уста мои, когда вспомню о тебе на постели моей; поутру помыслю о тебе…

      Кстати, насчет мыслей поутру. Несмотря на то что он давно уже втянулся в распорядок дворцовой жизни, с его ранними побудками и не менее ранними отходами ко сну, подъем в несусветную ночную рань, да еще и воскресным днем (единственным, когда он вдоволь мог позаниматься своими делами, отдыхая от многочисленных учителей), бесил его просто неимоверно. Нет, никто не возбранял ему (да и другим царским детям) по окончании заутрени вернуться в свои покои и пару-тройку часов подремать, добирая упущенное время, – да только эту возможность самым наглым образом саботировал родной организм. Встал? Проснулся? Все, пока не наберешь должного уровня телесной усталости, не измотаешь средоточие тренировками, не нагрузишь разум размышлениями, – сон тебе заказан. Такой вот побочный эффект его скрытых возможностей. Впрочем, он и не думал жаловаться или негодовать на судьбу – наоборот, неустанно ее благодарил. Жить заново было так… Восхитительно!..

      Переступив с ноги на ногу, Дмитрий мимолетно погладил прижавшегося к нему Ивана кончиками пальцев по шее – на что тот сразу оглянулся и на всякий