Сила Трех. Нора Робертс

наказано. Смерть за смерть и смерть за новую смерть. Круг ненависти замкнулся. «Воздастся трижды…»

      Она ликующе вскрикнула, ощутив внутри поток темной силы, уничтожавший все прежнее, издевавшийся над данными ею обетами и над всем, во что она верила.

      «Так лучше», – подумала она, когда ее сложенные чашей ладони задрожали от силы и алчности. По сравнению с этим все прежнее казалось бледным, слабым и ничтожным.

      Теперь она была способна на все. Могла делать что угодно. Никто и ничто не могло остановить ее.

      Она, как безумная, закружилась по песку, поднялась в воздух, раскинув руки-крылья. Пряди ее волос свивались и развивались, как клубки змей. Теперь она ощущала смерть убийцы своей сестры, медный вкус пролитой ею крови и знала, что никогда в жизни не испытывала более желанного вкуса.

      Ее смех стрелой вонзился в черное небо и расколол его. Хлынул темный дождь; капли, падавшие на песок, шипели так, будто с неба пролилась кислота.

      Он звал ее.

      Она слышала его голос, несмотря на бурю и собственный гнев. Слабое свечение того, что таилось у нее внутри, понемногу становилось ярче.

      Она видела его, видела тень, упрямо пробивавшуюся к ней сквозь ветер и дождь. В охладевшем сердце билась и рыдала любовь.

      – Назад! – крикнула она. Ее громоподобный голос заставил мир дрогнуть.

      Но он все еще шел вперед, протянув руки, чтобы обнять ее и заставить вернуться. На мгновение она увидела в темноте блеск его глаз, в которых были любовь и страх.

      С неба сорвалось огненное копье и пронзило его. Она вскрикнула и почувствовала, что свет внутри затрепетал.

      Она всей душой ощущала его смерть. Боль и ужас, посланные ею, вернулись. «Воздастся трижды…»

      Свет внутри мелькнул и погас, оставив ее пустой и холодной. Холодной навсегда.

      2

      Он не слишком отличался от остальных пассажиров парома. Ветер трепал его длинное черное пальто. К ничем не примечательным светло-русым волосам, обрамлявшим лицо, давно не прикасался парикмахер.

      Однако бриться он не забывал, о чем свидетельствовали два свежих пореза на решительном подбородке. Лицо – честно говоря, довольно привлекательное – было скрыто длиннофокусным объективом камеры, с помощью которой он фотографировал остров.

      Кожа все еще была покрыта тропическим загаром, приобретенным на Борнео. На этом фоне глаза его казались золотисто-карими, цвета свежего меда. Нос был прямым и узким, лицо худым.

      Впадинки на щеках становились глубже, когда он с головой уходил в работу и забывал о еде. Они придавали ему интригующую внешность студента, умирающего с голоду.

      Улыбка у него была чувственная и непринужденная.

      Он был высоким, угловатым.

      И немного неуклюжим.

      Ему приходилось крепко держаться за поручни, чтобы не вывалиться за борт. Конечно, он слишком далеко высовывался, ожидание часто заставляло его забывать о реальности.

      Он выпрямился и стал рыться в кармане пальто, разыскивая жевательную резинку.

      На свет божий появились засохший лимонный леденец, два помятых листка