Сизифов труд. Андрей Константинов

Сиречь белугой.

      Душ. Душа. На душе – душно. А слезы – душат, душат, душат…

      …Дверь с шумом, похоже ударом ноги, распахнулась, и в курилку вошел Крутов. Нарочито-тщательно он раскурил сигарету, после чего отрывисто скомандовал Ивану Демидовичу:

      – А ну-ка, выйди в коридор! Нам поговорить нужно.

      Филиппов покорно поднялся с дивана, снял очки, аккуратно положил в книгу закладку и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

      – Послушай! – напряженно начал Крутов и запнулся, подбирая слова. – Так у вас с Наташей действительно… э-э… что-то было?

      В ответ Шевченко, уже оправившийся от случившейся в оперской неприятной сцены, не удержавшись, прыснул. А затем и вовсе принялся ржать в полный голос: очень уж напыщенно-суровым предстал сейчас перед ним коллега.

      – Я, кажется, задал тебе вопрос?

      – Всё, Жека, хорош, расслабься, – отсмеявшись, примирительно сказал Тарас. – Не было ничего. Пошутил я. Выдал желаемое за действительное.

      – Виталя подтвердил, что ночью возле Наташкиного адреса они действительно выгрузили вас обоих.

      Крутов по-прежнему был напряжен и необычайно серьезен.

      – Ну да, выгрузили. Северова сама попросила, чтобы я с ней поднялся… Глупая баба. Думала, что таким образом заставит Мешка ревновать, а ему, на самом деле, это всё по барабану. Он сейчас вокруг Виолы круги наматывает. Ты разве не заметил?

      – Допустим… Поднялся ты к ней в квартиру, а дальше что?

      – Блин, Жека, ты меня достал! Чего-чего?! Выпили немного шампанского и спать пошли – она мне на кухне постелила… А куда было деваться? Ребята уехали. Мосты к тому времени того. Да у меня, собственно, и денег не было ни копья.

      – То есть ты всего лишь спал на кухне?

      – Нет, ну я, конечно, попробовал к ней подкатиться. На предмет любви и ласки, – уклончиво пояснил Тарас. Прекрасно зная, что для пущего правдоподобия каждую ложь следует обязательно сдобрить крупинками правды. Для ее же, лжи, правдоподобия.

      – И что?

      Шевченко вздохнул натужно:

      – И ничего. Закатала в бубен. Ох и тяжелая, я те скажу, у Натахи рука. А с виду и не скажешь, правда?

      – И правильно сделала. Что закатала. И тогда, и сейчас, – слегка подуспокоился Крутов, гася сигарету. – Между прочим, я бы на твоем месте извинился.

      – Не понял? За что?! По-моему, в данном случае потерпевшая сторона – это как раз я.

      – А за то, что распускать паскудные сплетни о женщине, это… Это…

      – Что такое? – ехидно ухмыльнулся Тарас. – Никак нужную цитатку подзабыл? Давай-давай, вверни че-нить из блаженного Августина.

      – Тарас, ты бы за базаром следил! А то…

      – А то что?

      – Можешь нарваться!

      – А как же толстовство, непротивление злу? А как же «подставь щеку и утрись»? – Шевченко осекся, в очередной