Искупление. Анна Мистунина

Левый рукав пропитался кровью.

      – Я и правда дура, – всхлипнула Тагрия, останавливая лошадей и прыгая на землю. – Бет! Прости меня, Бет! Иди сюда скорей!

      Его пришлось буквально стаскивать с седла. Тагрия с трудом устояла на ногах, но все же сумела уложить, а не уронить брата животом на землю. Вытащила кинжал. Самый, по общему мнению, подходящий для дамы, с коротким, в полторы ладони, прямым лезвием и красивой золоченой рукояткой, он не годился для защиты, в этом Тагрия уже убедилась. Но разрезать одежду им можно. Камзол, нижняя туника – все промокшее, слипшееся, склизкое от крови. Тагрия тихонько охнула, когда обнажилась рана.

      Короткая толстая стрела прошила предплечье насквозь, и вытащить ее оказалось не так-то просто. Хуже всего, что Бетаран даже не стонал, пока Тагрия возилась с его плечом, только дышал тяжело. Лишь когда стрела, наконец, поддалась – Тагрии пришлось упереться в спину брата ногой, – и вышла с отвратительным хлюпаньем, он негромко вскрикнул.

      Кровь хлынула потоком. Тагрия отчаянно вспоминала все, что слышала про раны от стрел, благо тема была одной из любимых за столом в таком далеком сейчас замке Мория. Со слов мужчин все получалось просто: следовало небрежно бросить «Царапина!» и продолжить славный бой, и лишь потом, на отдыхе, позволить слуге промыть и перевязать рану.

      Промыть и перевязать. Тагрия бросилась к лошадям. Обе фляги для воды оказались пустыми. Вспомнилось, что Тинкал приказал трогаться как раз, когда она шла с флягами к ручью. Его недовольный взгляд скользнул по Бетарану, и Тагрия поспешно спрятала фляги, чтобы усадить брата в седло. И теперь ей нечем промыть рану, совершенно нечем! Разве только вино? Из сумки появилась еще одна фляга, полная почти наполовину.

      В конце концов Тагрия щедро полила рану вином и натуго перевязала полосками ткани, безжалостно оторванными от нижней юбки. Повязка получилась кривая, да и ткань могла бы быть почище, но пришлось обходиться тем, что есть. Остатки вина Тагрия заставила Бетарана выпить.

      Закончив, так и осталась сидеть на земле. Шевелиться не хотелось совершенно. Тагрия вся перепачкалась кровью – руки, платье, даже лицо. На Бетарана страшно было смотреть: бледный, как молоко, в грязном разрезанном камзоле, и вдобавок все тот же неподвижный взгляд. Проклятие на этих жрецов! Зачем, спрашивается, им было гнаться и стрелять?! Подумаешь, какое зло для Империи – две женщины и заколдованный мальчишка!

      Ответ пришел сам, хоть Тагрия и не просила его: они гнались, потому что мы убегали. Захотелось повторить, и погромче, все слышанные от разбойников ругательства. Тагрия так и сделала. Даже дважды. Потом припомнила любимые словечки отца – когда он приходил пьяный и шарил по дому в поисках еды. Напряглась и вспомнила, как ругались посетители трактира много-много лет назад, когда Тагрия была еще совсем девочкой. Торговцы, ремесленники, городская стража – о, у них было много веселых названий для всего на свете, а во дни