Владимир Красное Солнышко. Борис Васильев

живут?

      – Рожь сеют, – пояснил Будислав. – Рожь, просо, льны здесь богатые.

      – И место не бедное, – усмехнулся Добрыня. – Смоленск с торговых караванов добрую мзду снимает.

      – А сколько раз кривичам насмерть биться приходилось? То с поляками, то с Литвой…

      – Подходим к столице кривичей Смоленску! – громко оповестил Яромир.

      – Славяне – упрямые язычники, – неодобрительно заметил Добрыня.

      – Да, язычники, – подтвердил Яромир. – Неплохо было бы, чтобы ты, княжич Владимир, принес жертву их главному богу Перуну.

      – А где ее приносить?

      – На Священном холме.

      Владимир вспомнил: бабушка рассказывала, что ближайший сподвижник ее отца, Вещего Олега, поднял в Смоленске мятеж, взял под стражу смоленского князя и намеревался перехватить власть над всем войском Олега. Но смоляне восстали против изменника и заставили его идти с повинной к Вещему Олегу…

      Насада ошвартовалась в Смоленске, стороже Великого торгового пути из варяг в греки. Земляные валы вокруг города, почерневшие от дождей избы, крытые соломой, крутой спуск к Днепру. Возле города в Днепр впадала речка Смядынь, где смолили суда после волоков. Добрыня пояснил, что город потому так и называется:

      – По трудам людским. Смоленск.

      И насада осталась на Смядыни, чтобы ее просмолили перед тяжкими волоками. Владимир же не знал, да и не мог знать, что именно здесь погибнет его любимый сын Глеб…

      Яромир послал гонца к смоленскому князю Преславу с уведомлением, что доставил княжича Владимира, и просьбой принять внука великой княгини Ольги, и сразу же занялся подготовкой насады к волокам. А тем временем Владимир вместе с богатырской своей охраной и Ладимиром поднялся на Священный холм смолян-кривичей, на вершине которого стояла вытесанная из ствола могучего дуба статуя Перуна-громовержца. Владимир низко поклонился грозному богу войны и дружин, лично зарезал принесенного гриднями черного барана без единой белой отметины и щедро помазал круглый живот грозного божества еще горячей бараньей кровью.

      – И ты помажь, – сказал он Ладимиру.

      И Ладимир помазал тоже.

      – Слава Перуну! – хором крикнули все, кто был с ними рядом. – Слава! Слава! Слава!..

      Владимир вонзил окровавленный жертвенный нож в основание статуи, осмотрел валы города и вернулся на свою насаду. На речку Смядынь. Ответа от смоленского князя все еще не было, насаду старательно готовили к осмолению, и оставалось только ждать. Гридни развели костер, чтобы поджарить жертвенного барашка, а Владимир вдруг впал в глубокую задумчивость.

      – О чем думу держишь, княжич? – спросил Добрыня.

      – Что спросил, дядька?

      – Спросил, о чем думу держишь.

      – А… Много у славян богов?

      – А у них каждый пень – бог. У кого Сварог, у кого – Стрибог, у кого – Мокошь, у кого еще кто-то, и у всех – Перун.