Ларочка. Михаил Попов

больше не буду, – сказала Лариса без малейшего следа извинения в голосе.

      Леонид поглядел по сторонам, ему требовалось время, чтобы вернуться к задуманному плану разговора.

      – Повторяю, мне не следовало приходить в общежитие, но в учебной части мне сказали, что вы уже несколько дней не ходите на занятия. А телефон у вас на вахте…

      Она вспомнила грохот и скрежет, который живет в трубке страшного черного прибора на столе перед бабкой Аидой, и кивнула. Для связи со спецслужбами этот канал был непригоден. Лариса была немного смущена и немного польщена этим визитом. Приятно ощутить себя хотя бы отчасти государственным человеком. Комитет-то ведь именно государственный. Конечно, гродненский Леонид информировал столичных товарищей, что из провинции направляется в столицу подходящий кадр. Только жизнь теперь так поворачивалась, что Лариса не могла твердо решить, хочется ли ей считаться этим подходящим кадром. В слоях московского студенчества модной считалась неполная лояльность по отношению к власти. Свободомыслие, чтение только запрещенных книг. Лариса вроде бы даже начала пропитываться этими настроениями, стала даже призабывать, как она перенеслась из провинции в Москву, и тут – новый Леонид. И неприятно – вроде как тебя поймали, и одновременно какое-то бодрящее ощущение нужности стране. А рядом – капризное: что захочу, то и сделаю. Захочу – в диссиденты, захочу – ринусь отечеству служить.

      Но это продолжалось только краткий миг. Зашевелился шпион, засевший в животе. Внутренний враг высасывал все живые силы, как будто питался не просто соками тела, а ценными свойствами материнского характера. Решительностью, уверенностью в себе и т. п.

      – Ну! – сказал Леонид.

      – Что ну?

      – Я жду, когда вы начнете рассказывать.

      – О чем?!

      Сотрудник недовольно снял шляпу, но потом снова ее нахлобучил:

      – Сами знаете, Лариса.

      Господи, подумала она, кстати, впервые в жизни. Господи, они все знают! Ну и пусть! У нее внутри появился очаг острого раздражения – мужской козлизм многолик и изобретателен.

      – Да, я иду делать аборт!

      Леонид поглядел на нее так, словно рассчитывал услышать не это:

      – То есть как?

      – А так! Что, нельзя?!

      Сотрудник все же снял шляпу и теперь растерянно трогал ею нос.

      – Но она же всего лишь лесбиянка!

      – Что?! Кто?!

      Произнесенное сотрудником слово было настолько не из обиходного набора, что Ларисе оно представилось толстой извивающейся змеей, которую змеелов держит на вытянутой руке.

      Леонид нервно усмехнулся:

      – Да нет, этого не может быть! И вообще, я собирался говорить о другом.

      – О каком? – тупо, автоматически спросила Лариса.

      – Неужели вы до сих пор не заметили, каким образом она распространяет свои листовки. Она никуда не выходит из-за своего сердца, к ней никто не приходит, она находится под постоянным вашим наблюдением, тогда как?!

      Лариса села на подвернувшуюся скамейку.

      – В ногах правды нет, – услужливо пробормотал