Мумия из Бютт-о-Кай. Клод Изнер

валик вместо подушки и тонкое хлопчатобумажное одеяло. Он спал там, когда был дома один, чтобы оставаться в форме.

      Джина не решалась показываться с Кэндзи на людях. Конечно, она знала, что близкие догадались о том, что происходит между ней и Кэндзи, и не стыдилась этого, но ей не хотелось обыденной семейной жизни. Она уже познала ее со своим мужем Пинхасом, который жил теперь в Нью-Йорке. Сознание того, что она снова желанна, воодушевляло ее всю неделю и помогало забыть о том, что ей далеко за сорок.

      – Твоя экономка дома?

      – Я дал ей выходной.

      Кэндзи нанял экономку в апреле, он отдыхал от деспотичной Эфросиньи. Мели Беллак рекомендовала ему тетушка мсье Шодре, аптекаря с улицы Жакоб. Шестидесятилетняя вдова родом из Брив-ля-Гейард оказалась скромной и работящей. Правда, у нее была привычка постоянно напевать:

      Будет ли это, будет ли, девочка,

      Будет ли длиться? Долго ли, коротко?

      Пока будут деньги, будут и танцы,

      Пока будут деньги, девочка спляшет[25].

      Песенка оказалась привязчивая, и Кэндзи часто пел ее Дафнэ, когда приходил ужинать на улицу Сены. Он так привык к лимузенскому диалекту, что иногда в разговоре путал гласные звуки, чем вызывал удивление клиентов и насмешки Жозефа.

      Еще одним недостатком новой экономки, с точки зрения Кэндзи, было увлечение блюдами из картофеля, яиц и фарша – вкусными, но слишком тяжелыми для него.

      Однако во всем остальном он был доволен Мели – краснощекая, с черными виноградинами глаз и носом картошкой, в чистеньком светло-сером платье, она всегда была весела и приветлива.

      – В таком случае, раз уж мы тут одни, я бы хотела принять ванну, – сказала Джина и, прежде чем он успел ответить, высвободилась из его объятий и поднялась по винтовой лестнице.

      Ванная располагалась в дальнем конце квартиры. Джина постояла перед зеркалом, любуясь своим нарядом, который Кэндзи подарил ей в начале весны: темно-синим барежевым[26] платьем с высоким воротником, вельветовым палевым жакетом и серой бархатной шляпкой, украшенной жемчугом.

      «Ты уже не в том возрасте, чтобы вертеться перед зеркалом, – сказала она себе. – Хотя у Таша еще нет детей, младшая дочь уже сделала тебя бабушкой!»

      Она пустила воду и начала раздеваться, стараясь не смотреть на фотографию, стоявшую на мраморной полке. На ней была изображена молодая брюнетка и очень похожий на нее мальчик лет двенадцати. Подпись гласила: «Дафнэ и Виктор. Лондон, 1872 год».

      Джина ревновала Кэндзи к этой Дафнэ, и тот факт, что соперницы давно уже нет в живых, ничего в ее чувствах не менял.

      «Мог бы и убрать отсюда это фото», – подумала она.

      – Можно посмотреть, как ты раздеваешься? – раздалось у нее за спиной.

      Джина вздрогнула и смущенно прикрыла грудь нижней юбкой, которую только что сняла.

      – Надеешься увидеть что-то вроде «Невинных забав инфанты»? Вряд ли я могу составить конкуренцию знаменитой Фьяметте

25

Старинная песня на лимузенском диалекте окситанского языка, который отличается от литературного французского тем, что в нем звук [œ] часто заменяется звуком [a]. – Прим. перев.

26

Бареж – тонкая шерстяная материя. – Прим. перев.