Карл Брюллов. Юлия Андреева

это я что-то далековато забрался. Не знаю, теперь как и развернуться, может ты чего спросишь для затравки, а дальше я уже сам бы разогнался. Как говаривала моя матушка, «Карл не друг писания». Так это она в самую точку. Не писать я, говорить пиром обожаю. Не то что брат Александр – вот кто горазд словесные картины живописать, и про пожар базилики святого Павла, и о похоронах папы Пия VII и о чем изволите, и главное все так складно, точно не письмо, а книгу или статью в журнале научную читаешь. Сестра Маша первенца Сашкой назвала, в дядину честь, а я что… не горазд я в письмах виды то описывать. И хоть Италия мне домом вторым показалась, а ведь скучал я по ним всем, сижу бывало один одинешенек, и гулять по жаре не тянет, и делать особенно нечего, хоть волком вой. Одна радость, когда во двор детишки соседские поиграть прибегут. Все времена вспоминал, как маленькие Павел и Ванька точно котята резвились да мутузили друг дружку. Вот думаю, хоть бы еще разик полюбоваться на их забавы, да послушать, как они шумят, да работать мешают старшим, дьяволята. Казалось бы – такая радость! И Кикину писал, точно говорил с ним, просто, по душам. Вот также как теперь с тобой. За бокальчиком молодого вина сладкого, точно поцелуй прекрасной незнакомки, или кислого, что бодрит словно поток горной реки… говорить с ними хотел все время, от того, про себя постоянно говорил, спорил, даже обижался ненадолго. Надолго-то я дуться не умею, отходчив.

      Но, может, про письма и не надо, впустую это. Может лучше ты объяснишь, что я и в правду не мог поднять руки на любимую женщину, тем более всякие гнусности… про нас художников, каких только притч не слагают, и многие, надо отдать должное, верны. Но, только юность и пылкость в карман не запрячешь, а коли запрячешь, то не они это и были. А итальянки – у-у-у, эти чертовки слабину нашего брата нутром чуют, своего не упустят. Потому как давно известно, коли приехали художники из России, то при деньгах, и все-то им интересно, все в новинку, и как виноград зреет, солнцем наливается, и как волынщики от дома к дому ходят, у изображений девы Марии останавливаются, играют, как стада идут по улицам, как поют, как танцуют на вакханалиях.

      Приехал русский пенсионер – подай ему сыра и вина, горячую красотку, самую черную, самую веселую, не нарисует, так амур закрутит. Дело-то молодое. Все итальянки лукавы, неверны и безбожно прекрасны. Чуть зазеваешься – червонцы тю-тю, а ее уж и след простыл.

      Кипренский Орест Адамович убил как-то итальянку. Про то все знают, но судебного разбирательства не последовало, потому как он сразу же отбыл в Петербург. Не один поехал, с кем? покамест умолчу, и не записывай этого бога ради, это же я так по дружбе. Уехал Кипренский и правильно сделал.

      Сам я лично покойницу не видел, но народ говорит, а народ зря говорить не будет. Пил он сильно, должно быть под этим делом и…

      Брат Федор писал к нам с Александром, будто в столице Кипренского приняли холодно. Сразу же устроили выставку в Эрмитаже, но то ли ожидали от него большего, то ли… в общем Федор сообщает, что теперь над Кипренским принято подшучивать, и за его спиной