Свет в окне. Елена Катишонок

свободу! Меня отпустят! Значит, я не сяду в тюрьму…»

      – Для моей матушки дверь в наш дом всегда открыта, – так же твердо и громко ответила крестница, – и она это знает.

      Федор Федорович поморщился:

      – Подожди, детка; подожди. Давай все-таки решим, как вы разместитесь.

      – В тесноте, да не в обиде! – запальчиво отозвалась Таечка.

      – Комната не резиновая, – покачал головой Федор Федорович. – Можно сделать иначе: пусть Леленька ночует здесь, у нас, а дни проводит дома, как следует быть. Таким образом, – торопливо добавил, – не нужно покупать ни раскладушку, ни кресло-кровать, и складывать стол тоже не нужно. Ну?

      Олька боялась поднять глаза. Ну?.. «– Приказываю отпустить эту женщину на свободу».

      Таечка покачала головой, потом посмотрела на часы и поднялась.

      – Ляля! Собирайся. Дома дочитаешь.

      «– Ступайте, – сказал Мадлен.

      Жавер принял этот удар грудью, как русский солдат, не дрогнув, не опустив глаза. Он низко поклонился господину мэру и вышел».

      В прихожей, как обычно, все топтались, мешая друг другу. Тоня переглянулась с мужем и полезла в сумочку, Федор Федорович пошел в кабинет за бумажником. «Возьми, возьми, ты должна принять свекровь достойно, как следует быть», – и оба совали Таечке деньги в карман пальто.

      Спустя еще какое-то время, убирая посуду в буфет, Тоня повернулась к мужу:

      – Пока то до се, приедет эта Дора, осмотрится, а потом, наверное, надо к нам пригласить. Однако с сестрой как быть?

      Федор Федорович пожал плечами:

      – Не ломай себе голову: мать приезжает к сыну, двадцать лет не виделись. Какое «пригласить», кому это нужно? А потом что – «приезжайте к нам в Кременчуг»? Или письма будешь писать? Успокойся.

      Тоня задернула занавески, расправила складки и задумчиво, безо всякой связи со сказанным ранее, произнесла:

      – Все-таки я не понимаю: ну что Ирине нужно?..

      12

      «Не понимаю: чего ей надо, этой Ирэн?..»

      Настя раскрыла книгу, и Зинкина фраза словно выскользнула из нее вместе с закладкой.

      Пока она продиралась через английский текст, Зинка проглотила роман залпом, а потом, когда Настя по вечерам уходила на лекции, внимательно перечитывала, встречая подругу очередным возмущенным – или восхищенным – замечанием.

      Сегодня Зинки не было: на завод приехала иностранная делегация, в столовой шла подготовка к торжественному банкету, и Зинка торчала на работе допоздна. Это не мешало ей возобновлять с Настей разговор о Форсайтах так, словно речь шла об ее собственных родственниках.

      Благодаря доценту Присухе Настя привыкла произносить имя героини так, как произносили его в Англии: Айрин, но переубеждать подругу не стала. Зинку раздражало в героине буквально все, включая «дурацкое» имя.

      Работа над курсовой шла, к удовлетворению доцента Присухи, очень успешно. Он не только не скрывал своего удовлетворения, но и собирался представить курсовую на конкурс студенческих научных