Недо. Алексей Слаповский

миленький, потерпи, у тебя таблетки на кухне, принести?

      – Дура! Если я с похмелья помру, тебе легче будет?

      – Не помрешь. Мать ни разу не померла. Нет, померла, но потом и не от этого. Принести таблеток?

      Грошев закрыл глаза. В девушке ощущалось непреклонное упорство. А мозг говорил, став из черта соболезнующим ангелом-хранителем: она права, надо выдержать, перетерпеть. Соглашаться с ним не хотелось.

      – Чуть-чуть, пять капель! – жалобным тенорком попросил Грошев.

      – Не надо. Сам же понимаешь. Принести таблетки?

      – Давай.

      Юна принесла таблетки, стакан с водой, потом чаю с молоком, умеренно горячего. Помогла Грошеву приподняться (кстати, подушка, постельное белье – когда это все появилось?), он по глоточку выхлебал всю кружку. Попытался встать.

      – В туалет? – догадалась Юна. – Пойдем.

      Опираясь на нее, Грошев добрел до туалета. Там посидел по-женски, потому что стоять не было сил. Кое-как натянул трусы (а кто и когда его раздел до трусов?), выполз из туалета, добрался, обхваченный Юной за талию, до кресла-кровати. Сел, потом лег на бок, спиной к ней. Мягкое и прохладное упало сверху – накрыла одеялом. Спасибо. Ничего. Раньше обходилось, и теперь обойдется.

      Он проспал до вечера, а после Юна возилась с ним: водила в туалет, давала таблетки, поила чаем, сидела рядом, держала за руку, Грошева прошибло на чувствительность, он прошептал:

      – Спасительница ты моя. Я почти в норме. Теперь немного можно.

      – Ни к чему. Ты даже и не хочешь, ты по инерции.

      – Хочу!

      – Но не так же, как раньше?

      – Нет. Раньше по-больному хотел, а теперь по-здоровому.

      – А здоровые могут и не пить. У тебя снотворное есть какое-нибудь?

      – Есть. Там… Принеси коробку с лекарствами, сам возьму.

      – Только лишнего не заглоти.

      – Я что, отравиться собрался?

      – Кто тебя знает…

      Ночь третья

      ………………………………………………………………………………….

      День четвертый

      Грошев лежал, болел, изредка вставая, чтобы наведаться в туалет, посидеть в кухне и покурить. Юна совсем пришла в себя, взялась за хозяйство: в кастрюле на плите что-то варилось; стиральная машина, стоявшая в кухне, урчала, работая; Юна нашла утюг и что-то гладила на кухонном столе, подстелив плотную старую штору.

      Понимая состояние Грошева, Юна не тревожила его разговорами. Вечером упросила поесть. Грошеву было уже лучше, но он был по-прежнему болезненно вял, даже пришаркивал при ходьбе. Не Юне показывал, как ему плохо, скорее сам себе – чтобы не обнадеживаться раньше времени.

      Пытался читать, что-нибудь смотреть, но ни к чему не было интереса. Да и не для интереса ему это надо было, а чтобы протянуть время, не спать, дождаться ночи, иначе будет бессонная мука.

      И дотерпел, дождался,

      Ночь четвертая

      но все равно не заснул, прислушивался к сердцу, которое стучало часто и болезненно, потом показалось, что немеет кисть левой руки, он пошевелил ею, потрогал правой рукой – чувствительность нормальная, но ощущение онемелости сохраняется. И