Недо. Алексей Слаповский

ты не охренел? – спросила Юна. И Грошеву: – Кинь ему пару штук, с него хватит.

      – Молчи, сказал же! – прикрикнул Грошев.

      У него было на карте тридцать тысяч с чем-то, это с чем-то сейчас ушло на покупки, значит, почти ровно тридцать. Пятнадцать с мелочью из запаса и пятнадцать триста – пенсия, которую в этом месяце перечислили почему-то раньше, чем обычно. Жалко потерять треть, но не катастрофа.

      Он достал смартфон, вошел в онлайн-банк. Охранник приблизился, наблюдал. На дисплее появился номер счета и сумма, на счету имеющаяся. Охранник продиктовал номер телефона. Грошев записал. И тут охранник выхватил смартфон, ловко застучал пальцем. Зазвенел тихий колокольчик – деньги ушли.

      – Так вернее, – сказал охранник, возвращая смартфон. – И марш отсюда!

      Он отодвинул засов и распахнул дверь.

      – Ну, ты и… – начала Юна.

      – Идем! – Грошев схватил ее за руку и потащил.

      Выходя, Юна выхватила у охранника бутылку, подняла вверх, замахиваясь и отступая. Закричала:

      – Только попробуй! Мы заплатили!

      – Валите!

      Они шли сначала быстро, молча, потом Юна остановилась:

      – Куда мы бежим?

      – В самом деле…

      – Ругаться будешь?

      – С чего? Я знал, на что шел.

      – Тоже правда. Вот сволочь, а! Но ты неплохо его уговорил. Денег жалко, но могло быть хуже.

      – А ты зря дергалась.

      – Я нарочно. Чтобы он совсем не оборзел. Десять тысяч, ну у вас в Москве и тарифы!

      – В Саратове за воровство меньше берут?

      – Намного!

      Ничего смешного не было ни в вопросе Грошева, ни в ответе Юны, но они оба одновременно рассмеялись. И продолжали смеяться, так и шли, смеясь, даже устали от смеха, увидели лавочку, присели, Грошев отвинтил пробку, подал бутылку Юне. Она отпила, и он отпил.

      Грошев смотрел на улыбающуюся Юну. Улыбка ей очень шла, она сейчас казалась симпатичной, даже, пожалуй, красивой. Может, и правда у нее лицо как у матери: до определенного возраста невнятный эскиз, а потом все лучшее становится проясненным, недостатки же сглаживаются, как сейчас они сглажены вечерним светом.

      Юна взглянула на него вопросительно и удивленно, будто разгадала его мысли и с вежливой брезгливостью недоумевала, с чего вдруг они полезли в дедушкину голову. Она встала.

      – Хватит шататься, домой пора.

      Они вернулись, оба долго умывались и мыли руки горячей водой, согреваясь и будто смывая следы неприятного происшествия, потом сели за стол, с большой охотой выпили, и еще выпили, и еще.

      – Бутылка-то ноль семь, – сказала Юна. – Вот я умница, правда?

      И они еще выпили. И еще.

      А потом все было вспышками: реальность то исчезала, то появлялась. Вот Грошев проваливается в беспамятство, а вот обнаруживает себя плачущим и повторяющим:

      – Никогда у меня не будет ничего подобного! Никогда, понимаешь или нет? Способна ты это понять? Понимаешь, что это такое – умереть в восемнадцать лет? И я умер вместе с ней, понимаешь?

      И опять провал,