Тропа к Чехову. Михаил Громов

в бесконечных исканиях героев Льва Толстого, в жестоких психологических надрывах Достоевского: «Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии, – да разве не закричат реалисты, что это фантазия! А между тем это исконный, настоящий реализм! Это-то и есть реализм…»[2]

      Время Чехова – это время великих научных открытий, обращенных в будущее и надолго опережавших свой век. Никакого практического смысла не имели и мало кому были в те времена понятны неевклидова геометрия Н. И. Лобачевского, тем более космогонические теории К. Э. Циолковского, как, впрочем, и Периодическая система Д. И. Менделеева, который пророчески говорил, что топить печи ассигнациями несравненно выгоднее, чем нефтью. Ему не верили, слова его казались парадоксом ученого чудака.

      Тогда же и чеховский доктор Астров нарисовал свою карту, о смысле которой мы догадываемся только теперь. Сто лет тому назад на русских реках не было ни одной электростанции, никто и слыхом не слыхивал о кислотных дождях. «Русские леса трещат под топором…» Но топор не бульдозер, не самосвал, не лесоповальные машины, которые подхватывают ствол своими мощными механическими руками и срубают дерево, как былинку, превращая таежную чащобу в пустырь. Правда, в лесах уже были проложены просеки железных дорог, по современным меркам – игрушечных, а в топках локомотивов сжигались береза, лиственница и сосна.

      Тихо было в мире в те далекие времена: не было самолетов, метро, трамваев, троллейбусов, ни даже этих слов – «авиация», «космос». Не было страшных, леденящих душу кадров видеохроники: стаи белоснежных птиц в разливах мазута и нефти на Балтике; скандинавские шхуны на Северном море, отравленном миллионами кубометров бросовых вод; рыба с полусгнившими плавниками, незрячая, негодная в пищу; светлоглазые дети, теряющие волосы от неведомого недуга. Во всей России погибла в те времена одна-единственная чайка: «В последнее время вы стали раздражительны, выражаетесь все непонятно, какими-то символами. И вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю…»

      Создавая карту Астрова, эту гигантскую экстраполяцию в будущее, Чехов, как Менделеев и Циолковский, опередил свое время на целый век.

      При составлении летописи были учтены разыскания, выполненные составителем этой книги для академического Полного собрания сочинений и писем Чехова. Впервые указываются время и место первой чеховской публикации и псевдоним писателя, тоже, по-видимому, самый первый, остававшийся неизвестным в течение долгих лет: Юный старец. Приводятся документы, обнаруженные в архивах московской цензуры, которые проясняют судьбу первого сборника Антоши Чехонте, не вышедшего в свет («Шалость», 1882). Важнейшее значение имеет датировка пьесы «Безотцовщина» (в кино была поставлена под названием «Неоконченная пьеса для механического пианино»). Этой пьесой (1877–1881), предназначавшейся для М. Н. Ермоловой и отвергнутой в Малом театре из-за непомерно большого объема

2

Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1985. Т. 28, кн. 2. С. 329.