Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры. Валентин Пикуль

меня, што ли, барин? – спросил он гулко.

      Пушкин приподнял бокал:

      – Тебя… с ангелом твоим!

      Мужик с радости схватил ведро, запрокинув его над бородатой пастью. На смуглом животе его заголилась рубаха. Обнажился средь мускулов пупок. Пушкин тоже пригубил бокал, посматривая с хитрецой на друзей в комнате.

      – Твое здоровье, Петра, – сказал он.

      Каменщик смахнул по губам рукавом рубахи:

      – Во, мы каки, барин… А за поздравку – спасибо!

      – Постой, – остановил его Пушкин, – а где же Павел?

      Задрав головы, охотно загалдели все каменщики:

      – Здеся! Отлучился Павел-то наш… недалече туточки. Сейчас, барин, вернется и Павел.

      – А куда же он делся?

      – Да вестимо, куда – в кабак! – загоготал Петр, тряся над собой пустое ведро. – Вишь, посуда-то вся обсохла…

      И вдруг он пристально всмотрелся в резкие черты поэта.

      – Барин, – окликнул он Пушкина снизу двора, а в голосе его проступила какая-то душевная тревога.

      – Эй, – отозвался ему Пушкин с высоты.

      – А почем ты меня знаешь-то?

      Пушкин сделал друзьям знак рукою, чтобы ему не мешали, и сложил возле темных губ ладони:

      – Петра, Петра! Я ведь и матушку твою знаю…

      Мужик сбежал с груды кирпичей, встал под самою стенкою.

      – Да ну? – спросил тихонько.

      – Батюшка-то ведь твой помер, – сказал ему Пушкин, не то спрашивая, не то утверждая.

      Каменщик истово перекрестился:

      – Царствие небесное… помер. Правда…

      Неожиданно мужики воспрянули с груды кирпичей:

      – А вот и наш Павел идет!

      Петр подмигнул Пушкину снизу двора:

      – Сейчас мы вместях за помин отца мово выпьем!

      Из подворотни Демута вбежал на двор молодой парень. У самой груди его плескалась большая бутыль с вином.

      – Павел, – сказал ему сверху Пушкин, – неси скорее. Мы тебя тут заждались. Да и с ангелом тебя – прими, брат…

      Павел в полном обалдении уставился на незнакомого господина в окне. Вскарабкался босыми пятками на кучу кирпичей, и, не сводя с Пушкина глаз, он зубами выдернул из бутылки пробку.

      Было слышно, как он спросил каменщиков:

      – Это кто ж такой будет? Барин? Али еще как?

      Мужики, сбившись в кружок головами и часто кивая в сторону Пушкина, что-то растолковывали ему.

      Снова пошла по рукам миска с говядиной. Опять поднялся во весь рост рыжий гигант Петр, и ярким солнцем вспыхнула его голова на фоне золотистых, как буханки хлеба, кирпичей.

      – Эй, барин! Стал-быть, ты и наше Киково знаешь?

      За спиною Пушкина раздался хохот друзей, и Нащокин потянул поэта прочь от окна – обратно за стол:

      – Не позорься, Сашка! Врать ты хотя и горазд, но в Киково-то не бывал ведь, друг любезный, и не бывать тебе…

      Но Пушкин снова крикнул в гулкий колодец двора:

      – Киково-то? Еще бы не знать… у самой речки!

      – Верно, у речки, – обрадовался Петр.

      – А ваша изба, почитай, крайняя!

      И