Ступай и не греши. Валентин Пикуль

не стал ждать милостей от природы, а решил взять их силой. Для этого, обозревая ряды торгующих, он сделал серьезное внушение (с милым «заушением») ворам-карманникам, которые признали его неоспоримую правоту, за что и отблагодарили Пахома пятью рублями.

      – Еще раз увижу, так… гляди! Пятью не отделаешься…

      Жарища усиливалась, и Горилову захотелось не пить, а выпить. Для этого он уклонился от генерального маршрута и на Мещанской проверил чистоту в трактире Абрама Застенкера, который сразу поднес ему чарочку – за любезное указание угла, где залежался мусор. Теперь следовало закурить, ради чего Пахом Горилов свернул на Арнаутскую, на которой доброжелательный грек Катараксис содержал табачную лавчонку…

      Вот именно здесь и произошла первая встреча!

      – Здрасьте, – сказал Пахом, облокотясь на прилавок, за которым стояла невиданная раньше брюнетка, скромная и пугливая. – Отчего же не видать сей день мадам Катараксис?

      – Прихворнула, – пояснила девица. – А хозяин нанял меня недавно… Вам каких папирос желательно?

      – Курим фабрику братьев Месаксуди, – величаво ответил Пахом. – А ты сама-то откедова? Местная али как иначе?

      – Таврическая. Недавно приехала в Одессу из Симферополя, и вот нанялась… в услужение.

      – Это плохо, – крякнул Горилов, – это очень плохо, что приболела мадам Катараксис, имевшая похвальную привычку давать десяток папирос просто так… по знакомству.

      – Воля ваша, – согласилась девица, покраснев. – Я вам тоже дам десяток бесплатно, только не говорите об этом моему хозяину… ладно? А то он, боюсь, прогонит меня.

      – Ишь ты какая! – восхищенно произнес Горилов.

      – А… какая?

      – Больно красовитая. Вроде бы, цыганка-молдаванка. Может, заодно и наворожишь мне на счастье?

      – Извините, – потупилась девица. – Я не умею.

      – Ну и ладно, – сказал Пахом, отвалившись от скрипучего прилавка. – Отсыпь мне горсточку папиросок «Пушка» и будь здорова. А мне еще ходить, чтобы порядок навести…

      Пошел к дверям, но задержался на пороге:

      – Эй, барышня! А зовут-то тебя как?

      – Ольгой.

      – По батюшке?

      – Васильевна.

      – А дале-то как? Прозванием?

      – Попова, – назвалась девица таврическая, снова зардевшись стыдливым румянцем.

      Этой информацией Пахом был вполне удовлетворен и паспорта не спрашивал, ибо в Одессе столько всяких… тьфу!

      – Будь здорова, мамзель Попова, – сказал на прощание. – Ежели кто обидит, ты мне жалуйся… У меня кулаки – во! Как врежу, так потом соплей не соберешь.

      – Благодарю, господин околоточный. Вы так добры, вы так сердечны, а я ведь совсем одинока… сиротинка горькая!

      На этом они и расстались. Выстраивая хронологию событий, я пришел к выводу, что в табачной лавке девица появилась где-то около 1886 года. Если она родилась в 1866 году, то ее появление в Одессе будем относить к той волшебной поре юности, когда любая девушка