Ступай и не греши. Валентин Пикуль

умоляющая хозяина не оставлять ее в такую ночь за порогом.

      – Кто там? – почти шепотом спросила Ольга Палем.

      – Я… опять я.

      Довнар вошел, сразу опустился перед ней на колени.

      – Прости, – повинился он, не подымая на нее глаз.

      – Я действительно люблю тебя… даже очень. Безумно! Но ты права: мама запретила мне выражать свои чувства, чтобы я не связывал себя никакими словами… Прости, прости, прости! Если только можешь, умоляю – не мучай меня. Сжалься.

      Не вставая с колен, Довнар расплакался.

      Ольга Палем водрузила руки поверх его головы с идеальным пробором, словно на святой аналой перед причастием:

      – Значит, любишь?

      – Да.

      – Клянись!

      – Клянусь.

      – Тогда, мой любимый, можешь смотреть…

      Резкими движениями она стала разрывать на себе одежды, выкрикивая с каким-то упоением, словно молилась:

      – На! На! На! Получи же наконец…

      И, совершенно голая, переступив через клочья своих платьев, двинулась на него, гордо выставив остроторчащие сосцы женщины, которая все уже знает:

      – Если любишь, так… на!

      Читатель-мужчина может закрыть мой роман.

      Но читательница-женщина, думаю, не оставит его.

      6. ЖЕНЩИНА НЕ ДОЕСТ…

      Больше всех радовалась Александра Михайловна Довнар, вдохновенно растрепавшая всем знакомым и незнакомым:

      – Вы не представляете, как повезло Сашеньке! Отныне мое материнское сердце спокойно… Просто чудо! – восклицала она восторженно. – Мой сыночек нашел женщину, которая всегда под боком, живет этажом выше. Но, что особенно меня устраивает, так это то, что она ничего Сашеньке не стоит… ни копеечки! Согласитесь, что по нынешним временам это большая редкость.

      Опытная матрона, сама усиленно ищущая себе доходного мужа, мадам Довнар всячески поощряла удобную связь сына с госпожою Палем. Сам же Александр Довнар действительно увлекся молодою соседкой, легкие шаги которой на втором этаже явственно слышал в своей комнате. Но при этом студент хотел бы казаться перед сверстниками эдаким равнодушным фатом, который привык менять женщин как перчатки. На самом же деле Ольга Палем сильно растревожила его сердце. Он даже прифрантился и заимел тросточку, желая нравиться, но деньги тратил все-таки в разумных пределах, не допуская излишеств…

      Сорил медяками больше по мелочам – когда бутылка лимонада, когда кекс из кондитерской Балабухи или крошечные пирожные.

      – Я знаю, ты любишь птифуры, – уверял он женщину.

      Она их раньше презирала, но теперь… полюбила.

      Чтобы придать себе значимость, Довнар иногда рассказывал Ольге Палем не то, что с ним было, а то, что случилось с другими, приписывая себе спасение утопающих в бушующем море или безумную драку с околоточным, который спасался от него постыдным бегством. Конечно, женщина догадывалась, что он привирает, дабы предстать перед ней в наилучшем, героическом свете, но любое вранье выслушивала без возражений, ибо сама тоже грешила всякими фантазиями.

      Именно