Кондотьер: Ливонский принц. Король. Потом и кровью. Андрей Посняков

целый талер дала. И вот, просила сказать спасибо…

      Арцыбашев повернул голову:

      – За что спасибо-то? И поклон – за что?

      – За подвал, – тихо пояснил слуга. – Так она сказала.

Глава 3

      Лето – осень 1570 года. Ливония

      Осада Ревеля

      Вообще-то Арцыбашев и вовсе не собирался воевать. Просто не удалось по пути сбежать, да если б и удалось, все равно тайком возвращаться в Москву было бы слишком опасно. Не зная местных традиций, обычаев, со странной речью – вычислили бы быстро. Словили бы. И на плаху. А что? С Грозного царя станется!

      Вот и ехал себе новоявленный ливонский король, уныло косясь на окружающие ландшафты. Хорошо хоть в возке, не верхом, впрочем, ухабы на дорогах были такие, что уж лучше, верно, в седле…

      Как и все в это время, путешествовали неспешно, покуда из Москвы добрались до Пскова, вступил в права июль, уже поднималось, колосилось жнивье, и выпархивающие из-под копыт жаворонки пели свои песни высоко в синем летнем небе.

      Ночевали на ямских станциях, или, как их тут называли, «дворах». Просторная гостевая изба, баня, конюшни… И затравленные взгляды, исподтишка бросаемые на «немцев» местными обитателями. Чем ближе к Новгороду, тем становилось безлюднее, а тот народ, что встречался, казался Леониду каким-то пришибленным.

      По обеим сторонам торгового тракта тут и там виднелись проплешины сожженных дотла деревень, во множестве белели в оврагах человеческие кости, чернели выбитыми окнами разграбленные и оскверненные храмы. Словно Мамай прошел! И имя этого «мамая» было хорошо известно. Собственный государь, Иоанн Васильевич Грозный с опричным своим войском прошелся по родной земле хуже всякого татарина. Выполняя волю царя, опричники жгли, грабили, убивали. Обвиненный в сепаратизме Новгород был уничтожен, Грозный царь не щадил никого. Принял мученическую смерть митрополит Филипп Колычев, взят под арест дьяк Иван Висковатый и казнен вместе со многими в июле этого же 1570 года на Поганой луже в Китай-городе, в Москве.

      Всех этих казней Леонид, конечно, не видел – вовремя уехал, но как человек, интересовавшийся историей, прекрасно о них знал. Царь Иван обвинял новгородцев в сепаратизме, в верности вольностям старой республики, павшей под ударами его деда, Ивана Третьего. С тех пор – около ста лет уже – все новгородские землевладельцы были высланы, а их земли заселены нищими московскими дворянами, преданными Ивану аки псы. И какие же это «сепаратистские настроения» или «воспоминания о былых вольностях», скажите на милость, могли быть у их потомков, во всем зависящих от государя? К тому же какая «крамола» в Торжке, в Твери, в Крыму? А их ведь Иван тоже не пощадил, уничтожил. Ах, Иван Васильевич, душегубец ты окаянный! Да уж… Лёня передернул плечами. Вот уж послал бог родственничка! А ведь так – скоро уже и свадьба на царской двоюродной племяннице… дочке казненного по приказу все того же царя князя. Только сначала надобно Ревель взять, он же – Таллин, он же – Колывань, он же – Линданисе…

      Господи, какой, к чертям собачьим, Ревель? Бежать! Бежать скорее