Кошачий переполох (сборник). Дорин Тови

двуногих, видимо, как показала тщательная проверка, ничего против ласточек не имеющих.

      О том, чтобы водворить створку на место, теперь не могло быть и речи. Так она и стояла, прислоненная к стенке, а старик Адамс говорил, что ничего-то мы толком сделать не умеем, Фред Ферри сообщал направо и налево, что мы не вешаем ее, поскольку не можем подогнать как следует, ласточки же влетали и вылетали, сколько им требовалось.

      – И что ж будет, когда вы в Канаду уедете? – поинтересовался Эрн. Чарльз ответил, что к тому времени птенцы встанут на крыло.

      Встали, и еще как! Неделю за неделей – когда нам необходимо было столько сделать! – мы наблюдали, как строилось гнездо, словно крохотная церковная кафедра под самой крышей, уютно примостившаяся на стропиле; как откладывались яички и затем насиживались. Птенцов вылупилось четыре, и тут стало ясно, как умно было выбрано место для гнезда. Они облюбовали стропило, которое смыкалось с балкой, протянувшейся во всю длину гаража, так что четверо птенчиков, еще не научившись летать, могли выбираться наружу, сидеть рядком, словно на трапеции, и следить за тем, что делалось в саду. Более того, указал Чарльз, если бы они сорвались, то упали бы в каноэ, подвешенное под ними на веревках. Такие предусмотрительные родители!

      Бесспорно, бесспорно, хотя мы несколько перестали умиляться, когда как-то днем, собравшись потренироваться на реке, спустили каноэ на пол и увидели, как они его изукрасили изнутри. Четверо птенчиков сидели над ним, знакомились с миром… Впрочем, как сказал Чарльз, оно хотя бы уберегло машину.

      А где же, можете вы спросить, все это время были кошки? Да в каноэ, если им предоставлялся случай. Они забирались на крышу машины, оттуда перебирались в каноэ и усаживались, занимая обе секции. До ласточек они добраться не могли, а те это прекрасно понимали и не обращали на сиамов ни малейшего внимания. Мы тоже не беспокоились: против обыкновения, нам хотя бы было известно, где обретается наша парочка, – зато Эрн Бигс пережил настоящее потрясение, когда увидел их там. Он заглянул узнать, нет ли у нас какой работки. Я отправила его к Чарльзу, который возился в гараже, а он услышал, как ласточки щебечут, и задрал голову.

      – А там эти кошки, – докладывал он позже в «Розе и короне», – рассиживают себе в лодке, точно полинезийцы какие-нибудь.

      И как будто он к этому добавил, что, зная нас, не удивился бы, коли б они выплыли на чертовой лодке из гаража.

      А мы продолжали готовиться. Повесить створку на место мы не могли, но дел все равно оставалось невпроворот. Привести в порядок сад, изучить карты и собрать снаряжение, а мне – так еще подзаняться верховой ездой.

      Обойтись без этого я никак не могла. Мы намеревались навестить наших двух друзей на их ранчо в Альберте, и я прекрасно знала, что Чарльз, пусть в последний раз он садился на лошадь неизвестно когда, все равно, как и в прошлый раз, лихо вспрыгнет в ковбойское седло и поскачет по склону, будто всю жизнь провел в этом седле. А еще я прекрасно знала, что мне, хотя я каждую неделю обязательно каталась