Арена. Никки Каллен

была быть по Древнему Риму, как и дед, – отец молчал, мама тоже, дядя Люк крутил головой на нас всех, и тетя Пандора решила взять на себя разговор.

      – Тебе нравится Древний Рим или тебе его навязали?

      Я подпрыгнула, потому что думала о зеленоватой бумаге, кровати, ночной лампе – это была нежно-голубая раковина; и, может, вернуться к родителям…

      – Мне нравится Древний Рим, – и вдруг услышала тишину, меня напряженно слушали, как капанье воды ночью из кухни, голос мой прозвучал звонко, будто камень влетел в стекло.

      – Мне тоже нравится Древний Рим, – сказал Венсан и встал, подошел к камину. Надо сказать, что наш дом делился на территории: папину-мамину, дяди Люка и тети Пандоры, дяди Антона и тети Раисы; все части дома были под своих жителей; мы сидели в гостиной моих родителей, заполненной предметами Средних веков: чаши, ларцы, книги, два роскошных гобелена, а над камином висел настоящий двуручный рыцарский меч, он весил двенадцать килограммов. – Я всегда мечтал сыграть что-нибудь древнеримское; с Колизеем, гладиаторами и кострами. Настоящий? – посмотрел на отца, тот кивнул, привстал от ужаса, что еще вытворит Венсан.

      – У вас внешность не совсем римская, – вежливо сказала тетя Пандора. – Вы, скорее, действительно средневековый типаж: немного мрачноватый, суровый; что-нибудь про крестовые походы.

      – Это я тоже играл, можно? – и, не дожидаясь разрешения, снял меч со стены двумя руками, примерился и как махнул им – легко, вокруг своей оси, словно разрубая свою тень, отказываясь от нее во имя великой легенды, черный, тонкий, сверкающий; воздух свистнул, меч будто ожил, отец вскочил потрясенный, и все вскочили – так красиво это было, поразительно, по-настоящему. Венсан замер в боевой стойке, держа меч без малейшего напряжения, а потом расслабился, улыбнулся нам коварно и ласково, сказал: «спасибо, великолепная вещь» – и повесил его на стенку, точно какую-нибудь невесомую картинку с бабочкой. Потом мы ушли, всех поблагодарив, будто вечер прошел идеально, мама дала нам с собой пирога, мы шли по ночным улицам, смеялись, держась друг за друга. «Где ты взял эту крысу?» «Фэй дала, она их разводит». Потом собрались в Африку, раскидали все вещи по квартире, ели мамин пирог возле телевизора с «Кейт и Лео», занимались любовью, и я все время видела лицо отца – мне незнакомое, обожженное словно, увидевшее то, о чем он и мечтать не смел, – средневекового рыцаря; отец никогда не разговаривал потом со мной о Венсане, тем более о том вечере, но я знаю: Венсан подарил ему вдохновение, дал ему заряд на еще и еще – на всю жизнь – провести ее счастливо – писать о том времени…

      Африка, Африка – я думала: Жюль Верн, пятнадцатилетний капитан, песенка о Кейптауне; «ты никогда не играл в приключениях?» – «играл в детстве, юнгу в постановке Патрика О'Брайена; было здорово, режиссер построил настоящий корабль, мы по-настоящему лазали по реям, все руки себе ободрали, мускулы нарастили; а однажды попали в полосу шторма, корабль скрипел, как калитка несмазанная, но выдержал» «ты мой кумир; я обожаю