Люди нашего царя (сборник). Людмила Улицкая

всего две памятные доски, а можно было бы повесить десяток. Вся русская история побывала в гостях у этого дома: Толстой, Скрябин, Блок, не говоря уже о более поздних и менее великих…

      Витек, возвращаясь с работы, увидел, как бомж, кривой и мятый, как плохо надутый воздушный шар, большими корявыми пальцами пытается набрать код. Витек остановился поодаль, испытывая странное замешательство: душой он не принадлежал к тем, кто жил за кодовыми замками, он был хиппи-переросток, мальчик за сорок, бродяга, кое-какой поэт, бренчавший много лет на гитаре, прочитавший десяток книг, привыкший жить, не думая о завтрашнем дне, по-птичьи, знал, что от настоящего дна его отделяет неуловимый волосок – он много лет жил без паспорта, без дома, без семьи, и родной его город оказался за границей, мать давно спилась, сестра потерялась, отца почти никогда и не было… Он стоял и ждал, сможет ли нищий подобрать цифру, и решил, что в парадное его не впустит.

      «Значит, я скорее из тех, чем из этих», – ухмыльнулся Витек с грустным чувством социального предательства.

      Бомж справился с набором, и тут Витек догадался, кому принадлежала куча между дверьми и пустая водочная бутылка, которую он прихватил в подъезде вчера вечером, уходя на работу.

      «Вот сволочь, спит под лестницей и здесь же гадит», – возмутился Витек, и сразу же усмехнулся своему возмущению. Он был настоящий интеллигент рабоче-крестьянского происхождения, хотя и полностью деклассированный.

      Он вошел сразу за бомжем. Неубранная куча угадывалась под несколькими слоями сплющенных картонных ящиков. Витек стоял, положив руку на закругленное окончание перил, и ждал решения сердца. Это был давний его прием: если не знаешь, что делать, стой и жди, пока само не решится. Само и решилось – из-под лестницы спросили:

      – Парень, ты здесь живешь? Стаканчика не найдется?

      Витек заглянул внутрь. В негустой темноте к стене прислонен был ворох тряпья, из которого и раздавался голос. За пять шагов било в нос.

      – Сейчас принесу, – ответил Витек.

      – Может, одеялко какое или что, – пробурчал смрадный ворох.

      Витек принес стакан. И никакого одеяла. Поставил стакан на пол возле бомжа.

      – Чего стоишь? Налить, что ли? – спросил тот.

      – Нет, я не пью. Спасибо. Я только хотел тебя попросить… Ты оправляться на улицу выходи. Ты же спишь здесь…

      – А-а… учитель… Пошел ты… Двадцать градусов на дворе…

      Рожа у него была страшенная, в редкой бороде, отекшая и сизая.

      «Бедная Мамахен, – чуть в кучу не вляпалась», – подумал Витек и опять улыбнулся сам себе. – Нашел, кого жалеть…

      – Топай, топай отсюда, все учителя… – глухо проговорил нищий, а остального Витек уже не расслышал.

      На следующее утро Витек взял на поводок Тома и повел на улицу. Про расшитый черный ход ему не сказали. Том слегка упирался, и теперь Витек знал, почему тот упирается: бомжа боится.

      – Пошли, пошли, Том. Не бойся, дурачок… Том чувствовал запах опасности и звуки невидимого