Стражи. Александр Бушков

чужим, тусклым голосом он проговорил, глядя в стол:

      – Прошу прощения, господа… Нервы… Итак… Произошло то, чего мы всегда боялись больше всего. Доверяя господам ученым, которые именно это и считали самым жутким… в чем я с ними совершенно согласен, впрочем… Господа… Грядущее изменилось. И не в каких-то мелких деталях, а кардинальнейшим образом. Там, впереди – он сделал неопределенный жест, – все теперь совершенно иначе. Все другое…

      И замолчал так, словно у него перехватило дыхание. Возможно, так оно и было. Над сидящими словно бомба разорвалась, по залу пронесся общий то ли вздох… ну, не хотелось называть это стоном, взрослые люди, в офицерских погонах и с учеными степенями, и все же…

      Поручик сидел в совершеннейшей растерянности. Он ничего не знал и не понимал, но именно этого его учили последние два месяца бояться как самого жуткого, что только может произойти на свете, – ну, разумеется, не считая некоего вселенского катаклизма с гибелью всего человечества или почти всего, как это уже однажды на его глазах случилось…

      Голос Зимина зазвучал уже по-другому, с прежней энергией и деловитостью:

      – Господа, отставить эмоции! Я понимаю, я сам… Однако просьба взять себя в руки. Следует без промедления приступить к делу.

      «А почему, собственно, „без малейшего промедления“? – вяло и отрешенно подумал Савельев. – Вы же сами нас учили, господин генерал, что в нашей службе попросту не нужна спешка – потому что нам доступно любое тысячелетие, любой век, год и даже час, а потому мы никогда не в состоянии опоздать.

      Ну, должно быть, ситуация такова, что прохлаждаться просто жутко – вот и все…»

      – Прошу вас, господин штабс-капитан, – сказал Зимин. – Можете не вставать…

      Штабс-капитан фон Шварц тем не менее поднялся, он стоял, уронив руки, утратив всю офицерскую стать, какой прежде отличался. Поручику пришло в голову, что он похож сейчас на неуклюжего, нескладного деревенского парня, то ли лешего узревшего, то ли растерявшего по лесу вверенных ему коров.

      – Все произошло совершенно неожиданно, господа, – глухо произнес фон Шварц, не отрывая взгляда от паркетин под ногами. – Средь бела дня, без малейших предварительностей, как гром с ясного неба…

      …Фон Шварц ничем особенным не занимался – просто-напросто сидел и курил, дожидаясь часу по полудни, когда предстояло выйти из скромно обставленного гостиничного номера и отправиться по дальнейшим делам. Оставалось еще полчаса времени. Он сидел, отодвинувшись от стола, не глядя в окно, ни о чем не думая и ничего не прикидывая, – весь план действий на сегодняшний день был давным-давно продуман, вдобавок не произошло ничего, чем стоило бы обеспокоиться. Гладко все проходило, совершенно гладко.

      Тут его, по его собственному выражению, и накрыло.

      Расхлябанный старый стул словно растаял, и фон Шварц, ничего подобного не ждавший от привычной мебели, полетел на пол спиной. Его многому выучили, в том числе и падать