Поэт и Русалка. Александр Бушков

И занимает как раз верхние, наименее часто используемые ряды полок. Вы улавливаете мою мысль?

      – Кажется, – сказал Пушкин. – Вы хотите сказать, что этот человек, много и упорно занимаясь черной магией, сначала перепробовал первые три дисциплины, но, не достигнув, должно быть, желаемого, сосредоточился на управлении неодушевленными предметами…

      – Именно! К тому же это прекрасно сочетается с вашими рассказами, молодые люди. Рискну предположить, что в вызове духов, наведении порчи и других аналогичных искусствах он оказался не силен. Еще и оттого, что все перечисленные вами книги, в общем, не содержат в себе каких-то настоящих знаний… печатанные легальным образом книги их не содержат вообще. Представляют собой либо дилетантские упражнения, либо откровенное пособие для жуликов, желающих выдать себя за магов, чтобы облегчить кошелек легковерного обывателя. Вроде небезызвестного «Словаря натурального волшебства». Не угодно ли? – Саркастически расхохотавшись, он, почти не глядя, протянул руку, выдернул толстый том и раскрыл: – «Наполнить четыре скорлупы грецкого ореха смолою, в каждую влепить кошачью лапу; пустить кошку в этом наряде бегать ночью на чердак, и она произведет необычный стук»…

      Пушкин сказал:

      – Боюсь вас огорчить, профессор, но сей труд и у нас переведен еще тридцать лет назад…

      – Вот видите! Опасаюсь, что немало нашлось ловкачей, которые посредством безвинного животного изображали «духов»… Но, если мы вернемся к серьезным вещам… Итак, ваш человек разочаровался в том, чем занимался прежде, и занялся ресомантикой – не зря же ей посвящено три четверти книг его собрания. Если рассудить, они тоже не таят в себе полезных откровений… но кое-какие указания, направления поиска там все же можно отыскать при усидчивости – чтобы отыскать крупинку золота, перебирают целые горы пустого песка… А поскольку печатные издания определенно сопрягались с какими-то рукописями… Вот рукописи – дело другое! То, что прячут от печатного станка, частенько таит в себе нечто… И наконец, после того что вы рассказали о петербургских и прусских убийствах, можно неопровержимо сделать вывод, что ваш молодчик в конце концов превратился-таки в настоящего ресоманта… Вы не представляете, до чего интересно было бы ознакомиться с содержимым его дорожного чемодана. Что-то он сжег, согласен, но наверняка прихватил с собой бумаги, без которых, я полагаю, не обойтись… Можно, конечно, вызубрить наизусть, но… – Он с сомнением покачал головой. – Человек спокойнее себя чувствует, не полагаясь исключительно на память, сохранив кое-какие записи – я имею в виду, человек заурядный, обыкновенный, ничем не выдающийся. Из ваших рассказов следует, что его нельзя было назвать ученым, мыслителем, обладателем уникальной памяти…

      – Совершенно верно, – сказал Пушкин. – Во всех отношениях человек самый заурядный – не глупец, конечно, но и не из тех, кто одарен искрой Божьей. Один из многих. Отличие только в том, что именно ему посчастливилось