Былины. Отсутствует

не ранились они да не кровавились,

      Да боевые палицы загорелися,

      Загорелися палицы, распоелися;

      Да бросали тот бой на сыру землю,

      Да хватали копейца да бурзамецкие,

      Да и тыкались, кололись да целы суточки,

      Да не ранились они да не кровавились,

      По насадке копейца да изломалися,

      Изломалися они да извихнулися;

      Да бросили тот бой да на сыру землю,

      Да скакали они нонь да со добрых коней,

      Да хватались они на рукопашечку.

      По старому по бесчестью да по великому

      Подоспело его слово похвальное,

      Да лева его нога да окольздилася,

      А права-то нога и подломилася,

      Да и падал старой тут на сыру землю,

      Да и ровно-неровно будто сырой дуб,

      Да заскакивал Сокольник на белы груди,

      Да и ро́зорвал лату да он булатную,

      Да и вытащил чинжалище, укладен нож,

      Да и хочет пороть да груди белые,

      Да и хочет смотреть да ретиво сердцё.

      Кабы тут-де старой да нынь расплакался:

      «Ох ты ой есть, пресвята мать Богородица!

      Ты почто это меня нынче повыдала?

      Я за веру стоял да Христовую,

      Я за церквы стоял да за соборные».

      Вдруг не ветру полоска да перепахнула, —

      Вдвое-втрое у старого да силы прибыло,

      Да свистнул он Сокольника со белых грудей,

      Да заскакивал ему да на черны груди,

      Да и розорвал лату да всё булатную,

      Да и вытащил чинжалище, укладен нож,

      Да и ткнул он ему до во черны груди, —

      Да в плечи-то рука и застоялася.

      Тут и стал-де старой нынче выспрашивать:

      «Да какой ты удалой да доброй молодец?»

      У поганого сердцо-то заплывчиво:

      «Да когда я у те был да на белых грудях,

      Я не спрашивал ни роду тя, ни племени».

      Да и ткнул старой да во второй након, —

      Да в локти-то рука да застоялася;

      Да и стал-де старой да опять спрашивать:

      «Да какой ты удалой да доброй молодец?»

      Говорит-то Сокольник да таковы речи:

      «Да когда я у те был на белых грудях,

      Я не спрашивал ни роду тя, ни племени,

      Ты ещё стал роды у мня выспрашивать».

      Кабы тут-де старому да за беду стало,

      За великую досаду да показалося,

      Да и ткнул старой да во третей након, —

      В заведи́-то рука и застоялася;

      Да и стал-то старой тут выспрашивать:

      «Ой ты ой еси, удалой доброй молодец!

      Да скажись ты мне нонче, пожалуйста:

      Да какой ты земли, какой вотчины,

      Да какого ты моря, коя города,

      Да какого ты роду, коя племени?

      Да и как тя, молодца именём зовут,

      Да и как прозывают по отечестви?»

      Говорит-то Сокольник да таковы речи:

      «От того же я от камешка от Латыря,

      Да от той же я девчонки да Златыгорки;

      Она зла поленица да преудалая,

      Да сама она была еще одноокая».

      Да скакал-то старой нонь на резвы ноги,

      Прижимал он его да ко белой груди,

      Ко