Кто предал СССР. Егор Кузьмич Лигачев

приветливо и каждый раз на мой осторожный вопрос, можно ли поговорить с Константином Устиновичем, отвечала:

      – Егор Кузьмич, подождите минуту, я все-таки попрошу Константина Устиновича подойти к телефону…

      Действительно, Черненко, несмотря на болезненное состояние, брал трубку, и я весьма кратко, чтобы не утомлять его, согласовывал тот или иной вопрос.

      Но та памятная телефонная беседа была непривычно долгой. Генеральный, видимо, понимал ее особую важность, и тут уж щадить свое здоровье ему не приходилось. Думаю, помощники докладывали ему, что некоторые члены Политбюро, пользуясь частым отсутствием Генерального секретаря, как и в прошлые, доандроповские времена, перешли на сокращенный рабочий день, не перенапрягались. Поэтому я рассказал, что плотно – с девяти утра до девяти вечера – трудится Горбачев, сказал о том, что мы не хотим и не можем подвести Генерального секретаря.

      – Константин Устинович, – говорил я, – вы знаете, что я из Сибири, Горбачев с Северного Кавказа, к тому же я совсем недавно работаю в ЦК. Старых связей у нас не было. Да, мы с Горбачевым работаем дружно, но эта работа основана на интересах дела, только на интересах дела. Никаких других мотивов у нас нет.

      Говорил в основном я. Черненко вопросов не задавал. А выслушав мой горячий монолог, ответил просто и коротко:

      – Верю, Егор Кузьмич. Будем считать, что наш разговор состоялся.

      На том мы и распрощались.

* * *

      Вспоминая сегодня тот телефонный разговор с Черненко, я могу с чистой совестью говорить, что действовал в высшей степени искренне. В связи с болезнью Генерального секретаря ЦК ситуация в высшем эшелоне партийного руководства становилась все более нестабильной. Мы с Горбачевым отчетливо чувствовали, что внутри Политбюро были люди, которые начали активную подготовку к скорому, неизбежному перераспределению власти – с тем чтобы перехватить ее.

      При этом хочу особо отметить следующее.

      Хотя мои личные отношения с такими членами Политбюро, как Г.В. Романов или В.В. Гришин, сложились натянуто – мы были людьми разными, по-разному оценивали наше прошлое, положение в обществе, – однако в целом я чувствовал себя в Секретариате ЦК достаточно прочно, уверенно. Об отношении ко мне старейшины Политбюро А.А. Громыко я уже писал. Сложились у меня добрые отношения и с Н.А. Тихоновым. Прошло уже немало времени с тех пор и можно без ложной скромности сказать, что Предсовмина, видимо, ценил меня в чисто деловом плане – это проявилось, в частности, памятной зимой 1984–1985 годов. Что же касается Генерального секретаря ЦК Черненко, то об этом я тоже писал.

      Короче говоря, если бы я думал исключительно о собственной персоне, то не мог не понимать, что особой опасности лично надо мной не нависало. Однако мне было предельно ясно, что нарастающая борьба за власть затрагивает судьбы партии, страны. На мой взгляд, в то время только Горбачев был достоин того, чтобы занять высший пост Генерального секретаря ЦК КПСС, и в тот период это соответствовало