Возвращение в Оксфорд. Дороти Ли Сэйерс

но мысль верная.) Что ж, если таков расклад, то что все же выбирать: ум или сердце? Может быть, приходится идти на компромисс – просто чтобы не сойти с ума? Но, согласившись на компромисс, человек обрекает себя на изнурительную внутреннюю войну, на “одежду, обагренную кровью”[93], – и, с тоской подумала Гарриет, на неизбежные последствия войны: инфляцию, спад производства и разброд в правящих кругах.

      Тут на другом конце сняли трубку и раздался взволнованный голос декана. Гарриет, не забыв протараторить, что не умеет расследовать непридуманные преступления, выразила понимание и сочувствие и спросила об одной принципиально важной, на ее взгляд, детали:

      – Каким почерком написаны эти письма?

      – В том-то и трудность. По большей части они склеены из газетных вырезок. Так что почерка не опознать.

      Все ясно. Это не два разных злоумышленника, а один и тот же. Что ж, идем дальше.

      – Там просто непристойности, или оскорбления, или угрозы?

      – И то, и другое, и третье. Всякие ругательства, каких бедная мисс Лидгейт просто не знает: для нее предел грубости – драма времен Реставрации. И поток угроз – кому грозят позором, кому виселицей.

      Да, и в самом деле башня леди Аталии.

      – Кому-нибудь, кроме преподавателей, они приходят?

      – Трудно сказать, нам же про это не сообщают. Но кажется, нескольким студенткам прислали.

      – И их то присылают по почте, то подбрасывают в привратницкую?

      – Да, в последнее время стали писать на стенах и по ночам подсовывают под двери. Похоже, это кто-то из колледжа.

      – Когда пришло первое письмо?

      – Насколько я знаю, впервые письмо прислали мисс де Вайн в Михайловом триместре. Поскольку это был ее первый триместр в колледже, мы решили, что у кого-то с ней личные счеты. Но вскоре анонимки подкинули и другим людям, и стало понятно, что дело не в том. Такого у нас еще никогда не случалось. Сейчас мы думаем, что надо присмотреться к первому курсу.

      Как раз первокурсницы – вне подозрений, не то что все прочие, подумала Гарриет. Вслух же заметила:

      – Не стоит торопиться с выводами. Люди могут долгое время вести себя вполне обычно, пока чего-нибудь не случится. В том-то и трудность, что во всех других отношениях подобные злоумышленники выглядят нормальными людьми. Это может быть кто угодно.

      – Вы правы. Боюсь, это может быть даже кто-то из нас. Вот что ужасно. Да, конечно, что говорить – немолодые девственницы и так далее. Но страшно представить, что, может, в эту самую минуту ты сидишь рядом с человеком, у которого в мыслях вот такое. Как вы думаете, а сама она, бедолага, знает, что делает? Мне уже снятся кошмары – а вдруг это я сама хожу во сне и пишу людям гадости? Боже, я так боюсь за церемонию открытия! Придет к нам бедный лорд Оукаппл, а эта гадюка станет брызгать ядом ему на ботинки. А вдруг и ему подкинут анонимку?

      – Думаю, – сказала Гарриет, – я и в самом деле к вам приеду. По правде говоря, я не лучший помощник в таком

93

Ис. 9:5: “Ибо всякая обувь воина во время брани и одежда, обагренная кровью, будут отданы на сожжение, в пищу огню”.