Ким. Редьярд Киплинг

умоляюще сложил руки.

      – Куда ты едешь? – спросила женщина, протягивая ему половину лепешки, вынутой из засаленного свертка.

      – До самого Бенареса.

      – Вы, должно быть, скоморохи? – предположил молодой солдат. – Не покажете ли нам какие-нибудь фокусы, чтобы скоротать время? Почему этот желтый человек не отвечает?

      – Потому, что он святой, – свысока произнес Ким, – и думает о вещах, которые для тебя сокрыты.

      – Это возможно. Мы, лудхиянские сикхи, – он раскатисто проговорил эти слова, – не забиваем себе головы богословием. Мы сражаемся.

      – Сын брата моей сестры служит наиком (капралом) в этом полку, – спокойно промолвил ремесленник-сикх. – В этом полку есть роты из догр. – Солдат воззрился на него, ибо догры другой касты, чем сикхи, а ростовщик захихикал.

      – Для меня все одинаковы, – сказала девица из Амритсара.

      – Этому можно поверить, – язвительно фыркнула жена земледельца.

      – Да нет же, но все, что служат сиркару с оружием в руках, составляют братство, если можно так выразиться. Братство касты – это одно, но кроме этого, – она робко огляделась кругом, – есть узы палтана – полка, не правда ли?

      – У меня брат в джатском полку, – сказал земледелец. – Догры – хорошие люди.

      – По крайней мере, сикхи твои держались такого мнения, – проговорил солдат, хмурясь на сидевшего в углу безмолвного старика. – Именно так думали твои сикхи, когда две наши роты пришли им на помощь в Пирзаи-Котале; восемь афридийских знамен торчали тогда на гребне. С тех пор еще и трех месяцев не прошло.

      Он рассказал о военных действиях на границе, во время которых догрские роты лудхиянских сикхов хорошо себя показали.

      Амритсарская девица улыбнулась; она понимала, что рассказчик стремится вызвать ее одобрение.

      – Увы! – произнесла жена земледельца, когда солдат кончил. – Значит, деревни их были сожжены и маленькие дети остались без крова?

      – Они уродовали наших убитых. После того как мы, солдаты сикхского полка, проучили их, они заплатили большую дань. Вот как все это было… Это что? Не Амритсар ли?

      – Да, и здесь прокалывают наши билеты, – сказал ростовщик, шаря у себя за кушаком.

      Фонари бледнели при свете зари, когда контролер-метис начал обход. На Востоке, где люди засовывают свои билеты во всякие необычные места, проверка билетов тянется долго. Ким показал свой билет, и ему велели выходить.

      – Но я еду в Амбалу, – заспорил он, – я еду с этим святым человеком.

      – Можешь ехать хоть в джаханнам, мне-то что? Этот билет только до Амритсара. Пошел вон!

      Ким разразился потоком слез, уверяя, что лама ему отец и мать, что он, Ким, опора его преклонных лет и что лама умрет без его помощи. Весь вагон упрашивал контролера смилостивиться (особенное красноречие проявил ростовщик), но контролер вытащил Кима на платформу. Лама моргал глазами: он не в силах был понять, что происходит, а Ким еще громче рыдал за окном вагона.

      – Я очень беден. Отец мой умер, мать умерла. О милостивцы, если я