Непобежденные. Кровавое лето 1941 года. Валерий Киселев

мы, оказывается. Наверное, долго простоим: впереди пути ремонтируют.

      – Если из Москвы на Брянск повернули, то скорей всего на Украину повезут, как думаешь? – спросил Вольхин.

      – Кто знает… По мне, лучше бы туда. Может быть, через Полтаву поедем. – У Терещенко там жили родители. «Из Брянска на Полтаву не попадешь…» – с сожалением подумал Борис, вспомнив карту. – А помнишь, вчера в Москве, когда к нам товарищ Щербаков подходил, я его намек так понял, что мы в Белоруссию едем.

      – Станет он тебе намекать! Просто так сказал, и все. А думаешь, он знает, куда мы едем?

      Но в голове у Вольхина тоже сидела эта случайно оброненная Щербаковым фраза: «Ну что, выдержат сапоги Пинские болота?» – «Пинские! В Белоруссию направляют!» – мелькнула тогда мысль. Но Щербаков, конечно же, хотя и был секретарем ЦК ВКП (б), вряд ли знал, куда направляется их дивизия, если об этом не знали ни начальник эшелона, ни командир полка.

      Из-под соседнего эшелона показался бегавший за водой Новиков. В руке он держал ремень, на нем болталось с десяток солдатских фляжек.

      – Быстро ты. Недалеко, значит, вода? – спросил его Вольхин.

      – Вагонов через пять пролез. Товарищ лейтенант, тут в эшелоне немцы пленные, в теплушке. Пробегаю – слышу, говорят по-немецки, да так громко, я даже обмер. Часовой сказал, что это летчики. Я заглянул в вагон – ну и морды…

      – Залезай скорей, стоишь тут без ремня, вон ротный идет.

      – Вольхин! Это у тебя люди бегают? Почему часового не видно? – сердито спросил подошедший командир роты старший лейтенант Цабут, подтянутый крепыш с кривыми «по-кавалерийски» ногами.

      – Первухин! – громко крикнул Вольхин.

      – Здесь я, товарищ лейтенант, – выглянул часовой из вагона.

      Вольхин сел на пол вагона. Спать уже не хотелось, да и совсем рассвело. «Эх, ведь собирался записывать впечатления», – подумал он и достал из планшета записную книжку. Вздохнул глубоко, задумался, стараясь привести в порядок впечатления последних дней.

      Всего лишь неделю назад плыл он на прогулочном теплоходе в Васильсурск, начинался отпуск после экзаменов в школе, где он работал учителем математики, и вдруг на тебе, война. «С корабля на бал», – с горькой иронией подумал Валентин и вспомнил, как он слушал на пристани выступление по радио наркома иностранных дел Молотова, все стараясь связать его слова о начавшейся войне с заявлением ТАСС от 14 июня. В голове тогда только стучало: «Война… Но как же так?» С пристани он, не заходя домой, побежал в военкомат. Последние два года его частенько призывали на сборы как лейтенанта запаса.

      Сейчас он с трудом вспоминал подробности этого первого дня войны. В военкомате принял по списку бойцов своего взвода. Потом через кремль спустились в Красные казармы и там получили снаряжение и оружие. Когда принесли ящики с винтовками, он понял, что дело серьезное и, видимо, надолго. Это, пока все переодевались в военное, была надежда, что все образуется, их немного подержат, пока правительства СССР и Германии ведут переговоры, и отпустят домой.

      Вечером удалось сбегать проститься с матерью. Ночевать предстояло уже в казарме. Мать была удивлена, увидев сына в форме, и никак не хотела поверить, что завтра возможна отправка на фронт. Вспомнились ее растерянные, заплаканные глаза, казавшиеся тогда лишними и даже обидными слова: «Будь осторожен, береги себя, береги себя, сынок». Он не чувствовал ни страха, ни растерянности, была, наоборот, мальчишеская радость, что едет на фронт одним из первых. Никогда еще он с такой гордостью не надевал военную форму.

      С утра на второй день войны их 771-й полк начал погрузку в эшелон. Несколько часов заносили в вагоны ящики со снарядами и патронами, дружно, с матерком и смехом, втаскивали на платформы новенькие «сорокапятки», заводили туда же упиравшихся, нервно ржавших приписных лошадей, пригнанных из ближайших колхозов. С удивлением, что даже это было кем-то заранее предусмотрено, нагрузили для лошадей два вагона прошлогоднего прессованного сена в тюках.

      В первый день, когда взвод только получил обмундирование и все сели его подгонять, стараясь держаться вместе и не смешиваясь с другими, Вольхин, как приказал комиссар полка, опросил своих бойцов: кто, где и когда родился, кем работал. Но в тревоге и сумятице первых дней запомнить удалось не всех, сначала и в лицо путал. Почти все, прибывшие из запаса, оказались уроженцами Павловского района. В основном колхозники, мужики серьезные, семейные. Многие жалели, что уезжают на фронт и не успели накосить дома на корову. Вольхин обрадовался, что одно отделение у него будет кадровое. Командовал им сержант Олег Мухин, москвич, парень интеллигентной внешности, как узнал потом Вольхин, студент МИСИ. На призывном пункте он увидел много знакомых лиц по сборам осенью и весной, попросил капитана Шапошникова, начальника штаба полка, разрешить ему отобрать во взвод знакомых, тот согласился, и теперь у Вольхина два командира отделений были его старые товарищи, дважды бывшие с ним на сборах, сержанты Фролов и Вертьянов. Оба усачи, только один черный, другой белый, замечательные, проверенные ребята, на которых всегда можно было положиться. Кроме этих двоих, во взводе было еще пятеро из его