Солнечный ветер. Анна Афанасьева

многоэтажным, и каждый этаж солнце заполняло своим, особенным оттенком цвета. Обычный земной ветер гнал по нему такие же разноцветные облака. Мы давно уже насобирали грибов в простые полиэтиленовые пакеты и теперь могли себе позволить немного поваляться и помечтать.

      – Всё космическое пространство – это много, – согласился я.– А до нас он может добраться?

      – До нас – нет. У нас же магнитное поле. Оно этот ветер не пропускает. Случаются, конечно, вспышки на солнце, и тогда ветер несёт плазменные сгустки. Сгустки ударяются о магнитное поле. Вот тогда у нас магнитные бури, северное сияние или связь барахлит.

      – Когда у бабушки болит голова, она говорит, что это магнитные бури.

      – Да, это всё из-за солнечного ветра.

      Мы помолчали, рассматривая разноцветные облака. На каждом этаже неба они были разной формы, на первом – как будто расчёсанные гребнем, выше – пышные, большие и белые, светящиеся золотом, а ещё выше облака и вовсе превращались в размотанную сахарную вату. Интересно, а что там выше?

      – Знаешь, Мишка, я решил: вырасту и стану космонавтом.

      – Тебя не возьмут. Ты хоть представляешь, каким нужно быть здоровым? А у тебя астма, да и дохлый ты, одни кости.

      – Мама говорит, что у меня конституция такая. А ещё я болею, потому что у нас ступени от ракет рядом с домом падают. Радиация. И ёлки от этого в лесу все оранжевые. Сам посмотри.

      – Почему тогда у других астмы нет?

      – Не знаю. Они, наверное, не такие чувствительные.

      – Конечно! Один ты такой неженка, – засмеялся Мишка.

      – Ничего и не неженка!– возмутился я. – Хочешь, ночью на болото пойду, где ступень упала? Увидишь тогда, какой я неженка!

      – Что, правда пойдёшь? – глаза у Мишки загорелись, он даже привстал, оперевшись на локоть, и посмотрел на меня с явным уважением. – Там же вояки, пост.

      – Что мне пост, – хмыкнул я. – Обойду.

      – Да, старшаки тоже как-то проходили, рассказывали мне. Проволок оттуда принесли. Цветных. Скрутили там где-то, девчонкам колечек наделали.

      – Ну и я скручу. Принесу тебе. Увидишь, кто тут дохлый…

      Сейчас я лежал на чужой планете и вспоминал, как убежал из дома той ночью, как сначала хрустел, а потом чавкал под ногами мох, как обошёл пост и нашёл ступень. Странно, но кроме темноты, искорёженного железа и цветных проволок мне ничего тогда не запомнилось. Это потому, что в восемь лет самое важное – доказать, что ты смог сделать то, на что не решились бы твои ровесники, а не запомнить то, что было внутри ступени.

      Доказывать мне, конечно, ничего и не пришлось. Отец кинулся искать своего непоседливого отпрыска посреди ночи, и перепуганный Мишка сдал меня с потрохами. Мы встретились на болоте: я с цветными проволками в карманах, а он с испуганными глазами и каким-то прибором для измерения радиации. Огрёб я тогда знатно…

      Сознание спуталось, уводя в сторону картину из детства, но датчики в моём организме уже начали бороться с перепадом температуры, и скоро всё должно было прийти в норму.

      Желание стать лётчиком, а потом и космонавтом, неслось через всю мою жизнь как солнечный ветер. Как вспышки на солнце – книги, фильмы, модели самолётов, школа, авиация, женщины… Я что, отключился? Нужно идти, заставить себя идти, заставить себя не думать о том, как изменится Земля, когда я окажусь на ней снова. Но ценности практически не меняются. И сейчас я иду за ними.

      Эта планета называется Яррел. Всего лишь 50 световых лет. Один год на этой планете – 17 земных часов. Я могу прожить здесь несколько лет, а на Земле не пройдёт и недели. Одна сторона + 1100 градусов Цельсия, другая – минус столько же. По сути, это огромный алмаз, величиной с планету, в три раза превосходящую Землю. Столько мне, конечно, ни к чему. Ставить флажок или выцарапывать «Здесь был Вася» не стану. Хотя… графит тут тоже есть. Мысль о Васе развеселила меня. Представляю, как удивятся те, кто за мной наблюдает. В общем, сейчас я здесь, чтобы заработать на безбедную жизнь и собственный космический корабль.

      Ужасно холодно. Холодно было и на Севере, куда меня направили после лётного училища. Астма всё-таки не позволила мне стать пилотом. Самое большее, чего я мог добиться – обслуживание аэропортов. Но и этот путь хоть немного, но приближал меня к цели. На Чукотке мы строили аэропорты, пытались привыкнуть к тому, что алкоголь здесь ещё нужно поискать, и это ничуть не легче, чем найти подснежники в сказке «12 месяцев». Вечная мерзлота, адские метели, чукчи, девки, которых они приводят. Там можно было отдать жизнь за глоток живого пива.