Орли, сын Орлика. Тимур Литовченко

памяти все это…

      Это!

      Это!..

      Насилу Григорий пришел в себя. В самом деле, не стоять же на заднем дворе давно опустевшего дома – так и замерзнуть недолго: декабрь все ж таки!

      Да, декабрь.

      Письмо же написано по крайней мере месяц назад.

      Значит, Семена Пивторака уже ни за что не догнать, Софийку не вернуть…

      Остается одно-единственное: ехать домой и передать рождественские королевские подарочки матушке, братьям и сестрам. Это – его семья, когда отец отсутствует по делам, он здесь старший, а значит и на нем вся ответственность и забота… Пусть же будет, как есть!

      Решительным шагом Григорий вернулся к экипажу, разбудил кучера, который, съежившись от лютого холода, дремал на передке, и приказал наконец-то отвезти его домой. По дороге надежно спрятал письма в кожаный мешочек, а его повесил под рубашку на грудь рядом с малюсеньким деревянным крестиком, растер лицо, попробовал растянуть губы в искренней улыбке. Когда понял, что на искреннюю улыбка ну никак не похожа – снова и снова растирал лицо и растягивал губы, пока не удовлетворился результатом.

      Дома юношу встретили очень тепло и на удивление радостно. Когда же услышали о назначенном Карлом пенсионе – тогда матушка и все четыре сестры едва не задушили Григория в объятиях. Еще бы: это означало, что нищенское житье наконец-то кончится! Матушка авторитетно заметила, что непременно станет жертвовать десятую часть пенсиона на потребности всей казацкой общины – ведь не может такого быть, чтобы гетманской семье все, а другим ничего! Маленький Яшунька носился по дому и радостно улюлюкал. Лишь Михайлик повел себя рассудительно, сдержанно пожал Григорию руку и сказал совсем как взрослый:

      – Поздравляю, брат! Ты молодец, я тобой горжусь.

      И уже глубокой ночью, когда все улеглись спать, юноша остался в гостиной в одиночестве. Только тогда решился достать проклятое письмо. В последний раз перечитал написанное, бросил все до единой бумажки в раскаленный камин и подгреб кочергой из глубины добрую кучу углей.

      Вдруг позади скрипнули половицы.

      Оглянулся…

      Это была матушка.

      – Григорий, ты знаешь… – Ганна замолчала, не отваживаясь продолжить.

      – Знаю, – утомленно буркнул он в ответ.

      – Что именно?

      – Что Семен Пивторак месяц назад убрался отсюда в Московию. И что всю семью забрал с собой.

      Григорий перевел взгляд на камин: присыпанные жаром, там пылали исписанные обидными словами листы. Вот и замечательно…

      – Откуда тебе известно?..

      Однако Ганна уже приблизилась вплотную к сыну и увидела через его плечо дотлевающее письмо.

      – Вон откуда, – Григорий брезгливо поморщился, ткнул кочергой перед собой – в камине вспыхнуло облачко пепла.

      Вот и все, что осталось от обидного послания.

      Вот и все…

      Конечно – кроме кровоточащей раны в душе!

      – Что там было, в письме том? – только и спросила мать.

      – Это уж мое дело, матушка.

      – Григорий,