Отравленная сталь. Всеволод Георгиев

лапой весна нежно сжимала сердце. Подсиненный вечерней ясностью воздух слегка пружинил. Его подгонял легкий, мятно-прохладный ветерок. Можно расстегнуть куртку, сунуть руки в карманы и идти себе навстречу закату. Идти, развернув плечи, приподняв подбородок, ловя отблески розового света в разрезе между домами.

      При Сталине по этой улице ходил трамвай. Костя это помнил, а Артуру достались только остатки трамвайных путей вместе с выстланной булыжником мостовой. При Хрущеве мостовую заасфальтировали. При Брежневе построили два высоких дома. Вот они стоят, похожие на два белых паруса. А там, впереди, на пересечении улицы с Садовым кольцом стоял кинотеатр «Спартак». Он находился на втором этаже двухэтажного здания, а на первом был большой магазин. Здание сломали. И еще несколько домиков пошло на слом, в них тоже были магазины – молочный, часовой, галантерейный. На этом месте поставили большой кинотеатр «Новороссийск». Он должен был напоминать о местах, где воевал Брежнев. Перед входом в кинотеатр установили тяжелый чугунный якорь.

      Ничего не построили при Горбачеве, ничего при Ельцине, только стали менять названия магазинов. Что за время?!

      – Смутное время, – сказал Артур.

      – Да, – сказал Костя.

      Они помолчали. Ветер на Садовом кольце вовсю фрондировал, ходил колесом, как акробат на арене. На перекрестке автомобили танцевали свою кадриль. Они лишь изредка нарушали движения танца и убегали налево к Курскому вокзалу. Маэстро-светофоры в сиреневых сумерках светили особенно ярко.

      Большой кинотеатр – это хорошо, но все-таки жаль было маленьких магазинчиков.

      – Я, – сказал Костя и кашлянул, – я, когда ушла Ирина, почувствовал себя каким-то инвалидом, будто потерял ногу или правую руку, не мог приноровиться, как жить дальше.

      – Да, – сказал Артур, – что-то похожее действительно есть.

      – Фантомные боли остаются на всю жизнь, – сказал Костя.

      – Сейчас – просто рана, – сказал Артур.

      – Да, – сказал Костя. – А что, обратно не приставишь?

      – Кажется, она нашла другого.

      – Не ревнуешь.

      – Нет, что ты! Сожаление. Оно все выжигает.

      – Да. Сожаление выжигает все иные чувства. Ты прав, – Костя опустил голову.

      Теперь они шли по левой стороне улицы.

      – Сколько это может продолжаться? – спросил Артур.

      – Что?

      – Боль.

      – Боль? У меня она была долго. Очень долго. – Костя шагал, глядя на свои ботинки.

      – Сколько?

      Костя выпрямился.

      – Сколько, сколько?! Шесть лет постоянного присутствия. Но ты – не я! Жить надо, понимаешь? Жить! Пока ты в деле, ты, считай, на излечении.

      Артур вздохнул.

      – Живи так, как будто тебе в следующий час отправляться в путь. И отправляйся. Не отказывайся. Откликайся на призывы. Вот твое лекарство, Артур.

      Костя похлопал его по плечу.

      – Со временем все будет выглядеть в ином свете. И этот свет будет настоящим, потому что сейчас он во многом, поверь, выдуман тобой. Слишком много тебя для объективности.

      – Понятно! –