Разведчик. Павел Мамонтов

стало быть, ангелы где-то здесь.

      Вольному – воля,

      Спасенному – боль.

      Но только в комнатах воздух приторный,

      То ли молимся, то ли блюем.

      Купола в России кроют корытами,

      Чтобы реже вспоминалось о Нём.

      А мы все продираемся к радуге

      Мертвыми лесами да хлябью болот,

      По краям да по самым по окраинам,

      И куда еще нас бес занесет?

      Вольному – воля,

      Спасенному – боль.

      Но только цепи золотые уже порваны,

      Радости тебе, солнце мое!

      Мы, такие чистые да гордые,

      Пели о душе, да все плевали в нее.

      Но наши отряды, ох, отборные,

      И те, что нас любят, – все смотрят нам вслед,

      Да только глядь на образа, а лики-то черные,

      И обратной дороги нет.

      Вольному – воля,

      Спасенному – боль[3].

      Все замерли за столом. Я тоже молчал, я любил и не любил эту песню, она какая-то близкая, хоть и пришла к нам с Внешней Земли. Она что-то задевала в душе.

      Потом были другие песни, уже самого Виктора Цоя: «Белый день», «Война» и «Группа крови» – негласный гимн разведчиков в нашей Колонии.

      Слова били кувалдой по голове и прямо в душу.

      Я уже порядком устал и не выдержал – спросил у головы, куда нас определили на постой. Тот честно пытался что-то сказать, но уже лыка не вязал, все объяснил его секретарь – на постоялый двор, прямо напротив управы.

      Я попрощался со всеми, вышел на улицу. Над головой мерцал звёздный купол, голова гудела. Я заплетающейся походкой проковылял по пустой улице и ввалился в гостиницу. Хозяин вежливо показал, куда идти, даже попытался помочь дойти. Я оттолкнул его плечо и сам поднялся в комнату, плюхнулся на кровать и уснул. Сон мне приснился странный, будто кто-то смеётся, дразнит меня, и я должен его убить, но, кто это, я не вижу.

      3. Игла

      Разбудил меня скрип. Кто-то приоткрыл дверь и вошёл в комнату. Впрочем, я уже догадался, кто это, – по очертаниям в просвете двери, по мягкости шага, по запаху.

      – Ты меня видишь? – спросила она.

      Я дважды сфокусировал и расфокусировал взгляд. Темнота отступила, сменилась серой пеленой, в которой через долю секунды проступила обстановка комнаты и силуэт девушки, пришедшей ко мне, черты ее лица, очертания рук, фигуры.

      Инга подошла ко мне, держа две кружки в руках, поставила колено на край кровати, перекинула ногу на другую сторону и села мне на ноги.

      – Оставил всех, командир, а мне скучно, – с этими словами она протянула мне жестяную кружку В ней было вино, хорошее вино, но с каким-то привкусом, наверняка лёгкий наркотик.

      Инга, не дожидаясь ответа, поставила свою кружку на тумбочку у кровати и закатала правый рукав.

      – Видишь? – спросила она.

      Я видел: на внутренней стороне запястья были вытатуированы девять шрамов. Шрамы наверняка изображались красными, кровоточащими, но сейчас я не мог в этом убедиться – ночным зрением я не различал цветов. Но ещё недавно шрамов было семь.

      – Мне их у трапперов набили, – сказала

3

Песня «Сумерки» группы «Алиса».