Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник). Камо-но Тёмэй

утро после первой встречи, и решил ввести новую моду? Как бы то ни было, не понимаю. Странный поступок!

      – Правда твоя. Эти светские любезники все время стараются придумать такое, что обыкновенному человеку и в голову никогда не придет, – согласилась с ней Китаноката и приказала младшей дочери: – Напиши скорее ответ.

      Но Синокими, увидев, как встревожены ее родные, как они смущены и обеспокоены, не нашла в себе сил даже взять кисть в руки.

      – Ну, так я сама за нее отвечу, – решила Китаноката и написала:

      «Когда б вы были стариком,

      С годами охладев душою,

      Тогда б могли вы не понять,

      Как сильно чувство говорит

      Наутро после первой встречи.

      Дочь моя сожалеет о том, что не имела счастья понравиться своему супругу».

      Наградив посланца хёбу-но сё, Китаноката вручила ему письмо.

      Вопреки всем ожиданиям, молодой супруг появился, лишь только начало смеркаться.

      – Вот видите! – с торжеством вскричала Госпожа из северных покоев. – Если б дочь моя ему не понравилась, зачем бы он торопился! Просто теперь в моду вошло писать такие письма, а мы и не знали! – И она встретила зятя с большой радостью.

      Синокими чувствовала себя смущенной, но поневоле вынуждена была выйти навстречу мужу. Говорил он нудно и тягуче, держался неловко, вид у него был глуповатый… Вспоминая те хвалы, которые расточал по адресу жениха куродо, Синокими не знала, что подумать. Ей хотелось крикнуть в лицо своему мужу: «Я первая не стану любить тебя!»

      Хёбу-но сё ушел затемно.

      Весь этот день в доме тюнагона готовили пышный пир в честь третьей брачной ночи.

      Старший зять куродо пожаловал в этот вечер особенно рано. Ему не терпелось завязать близкое знакомство с новобрачным, который был отпрыском знатнейшего рода и, по слухам, в фаворе у императора. Сам тюнагон тоже вышел из своих покоев и с нетерпением поджидал молодого зятя. Как только хёбу-но сё появился, его сейчас же провели в пиршественный зал и усадили на почетное место. Зал был освещен множеством огней. В их ярком сиянии можно было без труда разглядеть, каков собою зять. Маленькая узкая голова, щуплое тело… А лицо такое, словно его густо покрыли слоем белил. Огромный толстый нос с широкими ноздрями смотрит в небо.

      Все присутствовавшие были поражены. По залу пронесся шепот: «Не он! Не он!» И вдруг поняли: «Да ведь это хёбу-но сё!» Раздался дружный смех. Но больше всех смеялся куродо. Громко стуча своим веером, он крикнул:

      – Беломордый конек! Беломордый конек! – а потом встал со своего места и покинул зал.

      Надо сказать, что в императорском дворце хёбу-но сё постоянно служил мишенью для издевок.

      «Беломордый конек сорвался с привязи и прискакал во дворец», – потешались придворные.

      И дома у себя, случалось, куродо, рассказывая о каком-нибудь смешном происшествии с хёбу-но сё, не переставал повторять: «Ведь родится же на свет такое чудище!»

      Вконец озадаченный тюнагон был не в силах вымолвить ни слова. «Кто-то сыграл над нами злую шутку!» – думал он с огорчением и гневом,