Проклятое золото. Ольга Баскова

понял, что их нужно искать в первую очередь, – сказал он и взъерошил светлые волосы, сразу став похожим на мальчишку-девятиклассника. – Только здесь ничего нет. Наша версия подтверждается, Толя.

      Петрушевский повернулся к выходившему из спальни Козлову.

      – Вадик, что-то удалось обнаружить?

      Медэксперт удовлетворённо кивнул.

      – Отпечатков пальцев довольно много, – заметил он. – Нужно снять их у сестры и её сожителя. Может статься, они были здесь недавно, и Нина с тех пор не убиралась. Кроме того, на дверной ручке наверняка отпечатки этого Шаповалова. Он первым обнаружил труп.

      Петрушевский уже в который раз взглянул на часы.

      – Не нравится мне это, – произнёс он. – Парочка давно должна быть здесь. Живут они не так далеко, и, по моим меркам, успели бы сюда через час после нашего прибытия добраться. Как считаете?

      Виктор побледнел.

      – Как бы они не сбежали! – удручённо произнёс он. – Эх, неохота к ним пилить, жара начинается, – да видно, придётся.

      – Ладно, не стони, – напутствовал его Анатолий, снова потирая утиный нос. За эту привычку, прочно укоренившуюся с детства, его постоянно ругала жена, но отучить не могла, и следователь в минуты глубокого волнения вновь подносил указательный палец к лицу. – Всё равно другого предложения нет.

      Виктор снова открыл рот, словно собираясь протестовать, хотя прекрасно понимал, что, несмотря на жару и переполненные потными телами троллейбусы, мчаться к Шаповаловым всё равно придётся, – как вдруг, на его счастье, дверь распахнулась, и на пороге показалась долгожданная чета.

      Милиционеры никогда не видели Шаповалова и Ельцову и вычислили их лишь потому, что последняя была похожа на покойную сестру. Увидев кровь в прихожей и тело, которое уже забирали санитары, женщина заголосила:

      – Сестричка моя бедная! На кого же ты меня оставила!

      Что-то театральное слышалось в этом плаче, и Петрушевский вспомнил о профессиональных плакальщицах, которых сто лет назад приглашали на похороны за деньги голосить по покойнику. Да и само лицо Софьи, жёлтое, отёчное, не выражало скорби. Из зелёных чуть раскосых глаз не скатилось ни слезинки, хотя родственница упорно утирала их платком не первой свежести, в каких-то шафрановых пятнах. Её сожитель, худой мужчина лет под сорок с короткой стрижкой и невыразительным лицом, стоял и, не выказывая никаких эмоций даже ради приличия, наблюдал за санитарами.

      – Софья Дмитриевна, проходите, – пригласил Анатолий. – Вы очень кстати. Мы сами хотели к вам ехать, – от него не ускользнуло, что при этих словах Шаповалов слегка побледнел. – Что же вы так припозднились?

      Софья снова приложила платок к глазам.

      – Когда я узнала о моей бедной сестрёнке, сердце так и заколотилось, так и заколотилось, – простонала она, – голова закружилась… Я упала на диван, и Серёжа накапал мне валерьянки. Пока я в себя пришла… Да и то не совсем. По улице идём, ноги ватные, еле передвигаются. Неужели вам не понять моё состояние? –