Под знаком Девы. Дина Рубина

s>

      У каждого поколения, как известно, свой идеал любви, свои «типажи возлюбленных», свои каноны. Хотя, конечно, и каждый человек в силу своего характера предрасположен к тому или иному выбору. Я, понимаете ли, родилась под консервативным и замкнутым знаком Девы – с одной стороны, а с другой стороны, в силу литературного дарования и роду занятий принадлежу к так называемой богеме. Значит, всегда, особенно в юности, жила в состоянии «психологического разрыва» между собственными представлениями об идеале любви и тем обиходом любви, который навязывала мне среда.

      Если говорить о тех или иных произведениях литературы (я намеренно выделяю из предложенного вами ряда искусств именно литературу, под знаком которой я существую всю сознательную жизнь), то это, конечно… (попробую в порядке подросткового прочтения) – «Дом с мезонином» Чехова, «Три товарища» Ремарка, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Зима в горах» Уэйна… словом, набор для походного несессера пылкого подростка… Кинематограф в формировании моих представлений об идеале любви не очень присутствовал. Вообще, отдельные произведения кинематографа я полюбила и выделила для себя уже во взрослом возрасте. Например, очень люблю Феллини. А театр всерьез не воспринимаю. Для меня это всегда очень условное искусство, всегда игра, в которой мне предлагают принять участие. А поскольку к любви никогда не относилась, как к игре, то и сущности эти в моей жизни не пересекались никогда.

      Испытали ли вы такую идеальную любовь, которую вы ожидали, о которой мечтали, и какой она была по счету? Ваше определение любви.

      Давайте сначала договоримся о терминах. И оставим любовь идеальную, я о ней позже скажу. Что такое любовь во обще?

      Нам было лет по 15, когда моя подруга, будучи на каникулах в Киеве, безоглядно влюбилась в мальчика. И, вернувшись домой, обрушила на семью всю мощь этой нетерпеливой, сметающей все возражения взрослых любви. Она желала немедленно уехать в Киев насовсем. Семью лихорадило, с утра до вечера девица устраивала скандалы (я, разумеется, сопереживала ее неистовому чувству). И вот, помню, эпизод: очередной скандал между влюбленной девочкой и ее восьмидесятилетним дедом, профессором, знаменитым в городе хирургом.

      – Это любовь, любовь! – кричит моя подруга, – ты ничего не понимаешь!

      Дед аккуратно намазал повидло на кусочек хлеба и спокойно сказал:

      – Дура, любовь – это годы, прожитые вместе.

      Прошло сто лет, а эта сцена перед моим мысленным взором столь прозрачна и ярка, будто произошла минуту назад: залитая солнцем терраса, накрытый к завтраку стол и морщинистые руки старого хирурга, спокойно намазывающие десертным ножиком горку повидла на ломоть хлеба.

      В ту минуту я возмущенно поддерживала мою подругу всем сердцем. Сейчас иногда смотрю на ее постаревшего мужа (совсем другого мальчика), на взрослую замужнюю дочь… и всем сердцем молча благодарю ее деда за те давние слова, брошенные вскользь на террасе, за завтраком…

      Кстати, о возрасте: мне кажется, любовь всегда замирает в той возрастной точке, в которой мы находимся сегодня. Та же моя подруга, в то время молодая мать двоих маленьких дочерей, со смешком рассказывала мне о сцене любви двух семидесятилетних стариков, которую невольно подслушала. В отпуске, по пути из одного города в другой она заночевала у родственников, в крошечной квартире, за перегородкой. И всю ночь слышала стоны: «Девотчка моя!» – «Какое шасте!»… Я тоже похохатывала, когда она изображала мне эти два дребезжащих голоса. Было это лет двадцать назад, и сегодня почему-то эта сцена уже не так меня смешит, как прежде…