Твори добро и славься добрыми делами, Россия!. Алексей Барбаш

представлять тебя в прекрасной наготе.

      Но всё равно терзает одиночество,

      Я восстаю, чтобы не двигаться ко дну,

      Ищу в мечтах отход в пророчества,

      Чтоб получить на будущее глубину.

      Опять запутался в смешенье мыслей,

      Мне простота и ближе, и ясней:

      Отбросить бы сомнений муки,

      Достать в другом бы месте дно.

      И кажется: вот протяну я руки —

      И станем мы с тобой одно.

2002 год

      «Глаза, распахнутые настежь…»

      Глаза, распахнутые настежь,

      На девичьем твоём лице,

      И руки нежные, покладистые,

      И обещанье вдалеке.

      Твой стан – тростинка,

      Рост высокий

      И что-то там ещё внутри,

      Там, где душа, – и вот я раб,[3]

      Раб красоты твоей безмерной

      И счастья, что не дашь мне ты.

Июль 2007 года

      Случай на московской улице

      Был жаркий день московской улицы,

      Вальяжно плавился асфальт,

      И нехотя, скорей от скуки,

      Цеплялся за протектора базальт.

      Но вдруг забыл он про машины,

      Нашёл иной он перехват:

      Бегущей девушки подошвы

      К себе приклеить – бег прервать.

      А девушка бежала ловко,

      Хоть и спортсменкой не была,

      От преисполненного долга,

      От радости, что жизнь мила.

      Шарниры-ноги в такт ходили

      И полных ног натяг брючин,

      Что аппетиты распаляли

      У многих истинных мужчин.

      Но ритм и бег задор не усмиряли,

      Насколько я заметить смог,

      И ткань нескромно раздвигали

      Большие губы между ног.

      Открытая пузца платформа

      Сверкала бликами насквозь,

      В центре живота пупка воронка

      Алмазной тенью уходила в плоть.

      Повыше – буйство всех стихий природы шалых,

      Свободных от бюстгальтера грудей.

      Я б не сказал, чтоб слишком малых,

      А полноты – для глазу чтоб милей.

      Вот вы представьте: два арбуза,

      Мятущихся как от зверей,

      Размах от самого от пуза

      И до… почти что до бровей.

      Как вверх – волною поднимались,

      Не слышен был этот замах,

      Как вниз – со шлёпом опускались,

      И оставался звон в ушах.

      Вот на меня грудь набежала —

      Я от испуга стал весь бел.

      Спасибо кофточке: сдержала

      Напор в немало децибел.

      Мне показалось, что случайно

      Я схлопочу по самый кон:

      Приятно было б сиськой настоящей,

      А если там лишь только силикон?

      С тех пор всегда, от сна вставая,

      Я повторяю как закон:

      «Да не страшна мне грудь любая,

      А страшен в ней лишь силикон».

      Девица фыркнула мне внятно,

      Мотнула рыжею копной,

      И стало мне совсем понятно,

      Что я ничтожство пред красой.

      Вот вслед за ней глаза метнулись:

      Хоть

3

Это слова неизвестного мне поэта.