Пасынок судьбы. Искатели. Сергей Волков

страницу и увидел стихи. Ни когда бы не подумал, что мой веселый друг был способен на такие серьезные и горькие строки:

      «…В подпространстве души – темно.

      Бьются бабочки-мысли в окно.

      Сизый дым превращается в ночь,

      И душа устремляется прочь.

      Пальцы липкие сердце сжимают,

      Лепестки у мечты отрывают:

      Любишь – не любишь, знаешь – не знаешь, веришь – не веришь, живешь – не живешь…

      Зажигается спичка во мраке:

      …Ты в вонючем и душном бараке.

      …Ты в прекрасной, сияющей зале.

      Смех задушен тисками печали.

      Ты бежишь, без надежды на чудо.

      Вновь Иисуса целует Иуда.

      Твоя карма тебе не известна,

      И тебе это не интересно.

      Ты ныряешь в холодную воду,

      Ты опять выбираешь свободу.

      Лепестки мечты тихо кружаться.

      Как устали они обрываться!

      Любишь – не любишь, знаешь – не знаешь, веришь – не веришь, живешь – не живешь…

      За затяжкой – другая затяжка.

      Крепким чаем наполнена чашка.

      Ожидание держит ресницы,

      Их закрыть – и во сне закружиться.

      Улететь в темноту подсознанья.

      До свиданья.

      Прощай!

      До свиданья…»

      «Вот такое у нас с тобой, Коля, вышло прощание!», – подумал я, со вздохом отложил тетрадь со стихами и взялся за другую, в затертой, прожженной в нескольких местах обложке, заляпанную чернилами, с посеревшими от грязи страницами.

      Вторая тетрадь скорее всего была своеобразной бухгалтерской книгой. Плотно исписанная кривоватым Николенькиным почерком, она содержала совсем не понятные мне сведения. Например: «Взяли колт, два барана и гвоздь. коор.: Вл. 35–12.». И так далее. Правда, кое-где попадались и более понятные слова: «Золотой божок. Согды? Мог. коор.: 71–23 Ки.». Пролистав тетрадь, я решил, что Николенька действительно всерьез занимался кладоискательством, а в тетрадь заносил наименования своих находок и их координаты, пользуясь при этом своей собственной системой ориентировки. По крайней мере, эти самые не идущие у меня из головы доллары в мешке Николенька мог заработать, продавая всякие древние штуки коллекционерам. Интересно, что же такого нужно было откопать, чтобы выручить за это пятьдесят тысяч баксов? Да не где-нибудь в Южной Америке, а у нас, в России, где все рыто-перерыто (судя по передачам «Клуба путешественников») на сто рядов?

      Мои размышления прервало выпавшее из тетради письмо, вернее конверт, уже надписанный и снабженный маркой. Я вспомнил слова Николеньки: «Письмо там, в тетради. Это Профессор писал. Прочитай – ты все поймешь…».

      В конверте лежали сложенные листки бумаги, мелко исписанные летящим почерком.

      Здравствуй, дорогая Наденька!

      Пишу тебе это письмо в надежде, что оно дойдет раньше, чем мы приедем. Дела наши этим летом были