Дорога стали и надежды. Дмитрий Манасыпов

а потом, так нежданно-негаданно, в углу зажал.

      – Почему неж… неожиданно? – Дарья улыбнулась. Хищно, странновато для своего, все еще по-детски мягкого лица. – Весьма даже ожиданно.

      – Молодежь… – Морхольд выбил пепел прямо в плошку. А сплюнул на пол. – Все время забываю про ваши нравы современные. И?

      – Я ему вальком челюсть сломала.

      – Умница девочка. И ничего умнее не придумала, как прятаться здесь же, в городе?

      Даша подняла на него глаза. Бирюза пропала, уступив место серой осенней хмари.

      – Я боюсь выходить за укрепления. Мне некуда идти, но и здесь оставаться нельзя. Я нашла тебя, позвала, сама не знаю, как. Здесь страшно. Очень страшно.

      Морхольд не успел спросить – почему?

      – Вот она! – радостно заорал кто-то от самого входа в «рыгаловку». – Говофил фе, найдем. Лекфандр Лекфеич, вон сидит шалава. Ща я ее…

      Даша затравленно оглянулась. Двое невысоких и крепких ребят, довольно улыбаясь, шли к ним. В двери, закрыв просвет, появилось еще несколько человек.

      – Говорил, надо подождать, сама выберется, как жрать захочет, – первый, с мелкими шрамами, явно от когтей, осклабился. Морхольд почувствовал запах гнилых зубов, поморщился. – От подстилка дешевая… нашла себе ханыгу какого-то, тварь. Эй, ты, мразота, вставай, щас мы тебя мала-мала убивать будем, за Александра Алексеевича-то.

      «Шестерка», по давнишнему обычаю своих коллег, суетился и доказывал собственную нужность. Сам Сашка Клещ, красиво именуемый Александром Алексеевичем, уже оказался у стола. Обычный парень, лет на семь старше Дарьи, встал за ней. Челюсть еще поддерживала плотная повязка, опухоль спала, но он еще ни разу не брился. Отросшая светлая бороденка смешно топорщилась, но вот кривившиеся губы ее хозяина как-то отбивали желание улыбаться. «Челноки», не так давно грозно косящиеся на Морхольда, замолчали, завороженно ожидая чего-то.

      – Дарьюшка… – Морхольд улыбнулся. – Помнишь, что я говорил тебе про мачизм?

      – Д-д-д-а… – серая хмарь в глазах совсем побелела, уступая место блеклому страху. – Помню.

      – Ну, так вот, милая, вот это и есть его яркое проявление. В смысле, я говорю именно про вот этого молодого человека, все еще носящего поддерживающую повязку. К слову, моя дорогая, именно она свидетельствует о слабом ударе. А еще вальком, говоришь.

      Клещ вытаращился на него. Кивнул четверке подручных, раздувая ноздри и наливаясь дурной краской.

      – Сучку – ко мне в дом. А этого… уройте, нахрен.

      «Челноки» зашевелились, зашоркали отодвигаемыми в сторону стульями и скамьями. Дарья, уставившись на сталкера, сжала пальцы на отворотах штормовки. Морхольд аккуратно положил трубку на стол и побарабанил пальцами по столу, совсем рядом с выложенным тесаком. «Шестерки» Клеща дружно ухмыльнулись, разом двинувшись вперед. Первый, воняющий гнилью, осклабился еще шире, зашелестела цепь с грузилом. Второй, шепелявящий, щелкнул солидных размеров «выкидухой». Чуть более громкое «чпок» последовало тут же, сменившись грохотом «шестерки», от боли и неожиданности рухнувшего на пол. Начавшийся было крик,