Завод «Свобода». Ксения Букша

совершенно сырую «Лилию», которая под шило за две недели была освоена родным заводом «Свобода».

      Прилетают – и видят, что ничего не могут сделать.

      Всё кипит и всё сырое. «Лилия» сырая, недоработанная. Кое-что вообще собрано с косяками. Да, надо сказать, сами самолёты тоже сырее некуда. И оборудование на них всё сырое. В том числе и то, которое для «Лилии» нужно и с ней взаимосвязано. Вот, скажем, как прикажете с радиоточками на земле связываться, в тылу, если радиостанция на борту не обладает помехоустойчивостью? Но поздно. Все обрадовались, что крайнего нашли. Видать, все под шило работали и к Новому году успевали. Но отбрехались. А «Свобода» не отбрехалась. И накинулись военные на регулировщиков со «Свободы». Что вы-де, лентяи, здесь вообще делаете? Для чего вас позвали? Вы вообще можете сделать так, чтобы эта штука хоть как-то работала? У нас приёмка через десять дней; а вы? Нам прицельное бомбометание как организовать в сложных метеоусловиях? Вы хвалились, что ваша «Лилия» позволяет выйти на цель с круговой вероятной ошибкой всего в 50 метров, а теперь не можете нормально установить связь с наземными станциями?! Секир башка!

      Регулировщики мямлят справедливые оправдания. Мол, самолёт ещё полного цикла испытаний не прошёл. Ещё, мол, время есть. А военно-промышленная комиссия, она что? Она уже едет. Собирается собрание колоссальное в Иркутске. Приезжает министр, председатель совнархоза, директора заводов… Ну там не только Лилия, там куча других неприятностей! И N прилетает. И все партийные, военно-промышленная комиссия, оборонный отдел обкома партии – все врубаются в ситуацию и дружно наваливаются на одного директора N. И вешают на него всех собак. И влетает нашему директору очень сильно, и за шило, и за зарплату в 299 рублей, и за грехи смежников заодно тоже… Ну, думаем, полетел, похоже, директор наш… но до нас-то дотянуться он успеет, выходим-то мы виноваты, крайние: регулировщики, не сумели прибор довести до ума. Сейчас нас здесь на месте уволят, четвертуют!

      Но N и не думает никого четвертовать. Я, вы знаете, в войну был директором совсем другого завода. Делали мы радиостанции для партизан. Ну, вы знаете. А потом я сидел. Этого вы не знаете. Посадили меня по Ленинградскому делу, я лес валил, на Севере. Потом был реабилитирован. Полностью. Это говорю я вам к тому, что я не боюсь. И ещё, чтобы вы знали: у меня к вам претензий никаких нет. Я понимаю, как всё это вышло. Нам дали срок всё исправить. Но сначала нам всем нужно хорошенько отдохнуть. Иначе работать мы не сможем. Поэтому завтра мы всем коллективом в обязательном порядке едем отдыхать на Байкал. С палатками. Насчёт транспорта и кормёжки я договорюсь.

      Вот тут все обалдели. Никто не представлял, что какой-нибудь директор в подобной ситуации сможет так поступить! Не знали ещё нашего N.

      Действительно, N уговорил директора Иркутского самолётного завода дать нам автобус. Приехали на Байкал, поставили палатки. Человек сорок туда приехало. Три дня выпивали, отдыхали. И только потом: как из положения будем выходить?

      И тут N ни одного слова не сказал, ни одного человека не обидел.