Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века. Татьяна Вяземская

галеры. Впрочем, может, и не галеры, черт его знает, как назывались у турок гребные суда! Десятка два голых по пояс мужчин под звук барабана, задающего темп, то наклонялись вперед, то отклонялись назад, тягая громадные весла.

      Кино. Конечно, это снимают фильм, а она играет… главную героиню?

      Ага, конечно! Такие фантазии хороши в двенадцать лет, ну, в пятнадцать, а в восемнадцать девица вполне заурядной внешности, да еще и студентка не какого-нибудь там театрального института, а вполне приземленного политехнического никак не может рассчитывать на главную роль в «костюмном» фильме.

      Впрочем, предположение, что она на самом деле плывет на галере, потому что ее… ну, скажем, похитили и везут продавать, было еще более невероятным.

      – Где я?

      Стоящий рядом толстый дядька в красных шароварах и жутко грязной рубахе, распахнутой до самого пупа – один-в-один пират из какого-нибудь фильма о Синдбаде-мореходе, – быстро залопотал на непонятном языке.

      – Он говорит, ты наконец-то пришла в себя! Он говорит, ты очень сильно ударилась.

      Девушка сидела прямо на палубе, поэтому Стаська ее сразу и не заметила. По-русски она говорила с акцентом, но понятно.

      Пузатый что-то еще сказал и отошел.

      – Что он говорит? Где мы? И что вообще происходит?

      – Ты ничего не помнишь? Бедненькая! – Девушка ласково погладила ее по голове.

      Со слов Малиши – так звали новую знакомую, – их везли в Стамбул. Продавать. Они были товаром. Рабынями. И ей это не снилось. Или снилось?..

      Стаська быстро ущипнула себя за ногу – сильно, с вывертом. От боли даже слезы на глаза навернулись, но ничего не исчезло: все так же бил барабан, отсчитывая ритм, все так же натужно скрипели весла, все так же глядела печальными глазами Малиша. Все было реальностью.

      – А почему я ничего не помню?

      – Ты пыталась выпрыгнуть за борт. Господин Альтюг, – короткий кивок в сторону, куда отошел пузатый, – пытался удержать тебя. Ты вывернулась, поскользнулась и ударилась головой о край скамьи.

      – А может, это меня господин… – Как же его зовут? Что-то похожее на «утюг». – Господин Альтюг приложил?

      – Что ты! – испугалась Малиша. – Господин Альтюг не посмел бы!

      – Че-е-го?! Не посмел бы?!

      – Мы – особо ценный груз. Нас портить нельзя. Ты же знаешь, в отличие от других невольниц на нас даже ошейников не надевали.

      – Почему? – тупо поинтересовалась Стаська.

      – Потому что «презренное железо» не может касаться шеи товара, предназначенного для благородных господ.

      Ах, да, что-то такое она помнила…

      – А почему я пыталась покончить с собой?

      Малиша приблизила свои губы к ее уху.

      – Ты потребовала, чтобы остальным пленницам дали теплую одежду.

      – И что? Дали?

      – Ты такая странная! – Черные глаза уставились на нее с непонятным выражением. – Ты требуешь, когда не каждая осмелится попросить… Ты ничего не боишься?

      Эх, знать бы, чего бояться, так и боялась бы. Что это