Таня Гроттер и Болтливый сфинкс. Дмитрий Емец

А теперь давай поговорим серьезно! Ты, наверное, догадываешься, что я пришел не затем, чтобы болтать с тобой о лошадях! – вдруг жестко сказал Глеб.

      Понимая, что полотенце его долго не удержит, Ванька запер Тангро в ванной, набрав в раковину воды. Тангро любил плескаться и нырять, и Ванька по опыту знал, что вода должна его отвлечь.

      Вернувшись, он устало опустился на кровать. Тело и мысли медленно оттаивали после ночи на морозе. Не будь в номере Бейбарсова, Ванька вырубился бы мгновенно, даже не раздеваясь.

      – Чего тебе надо? – спросил он.

      Нужно отдать ему должное, Глеб не стал блеять, мычать и шевелить пальцами. Ответ был мгновенный и краткий:

      – Таню.

      Ванька невесело усмехнулся. Не слишком оригинально.

      – Я что, похож на Таню?

      – По счастью, нет.

      – Тогда чего тебе надо от меня? Моего разрешения?

      Бейбарсов коснулся пальцем правой, скрытой от Ваньки щеки, вздрогнул и уронил руку.

      – Я долго думал. Я не могу уйти. Таня не для тебя! – сказал он с усилием.

      – Ты же вроде как ушел навсегда? Тогда, на поле? Все было так благородно и красиво. Институтки рыдали и плакали. И что теперь? Решил повторить фокус для закрепления пройденного? – спросил Ванька.

      Лицо Бейбарсова не изменилось, но что-то подсказало Ваньке, что его собеседник уязвлен.

      – Неправда. Я хотел уйти и ушел на самом деле, всерьез, но оказалось, этого нельзя было делать.

      – Почему?

      – Я не собираюсь перед тобой отчитываться. Таня не такая, какой кажется. Она не твоя! – резко произнес Глеб.

      Ванька откинулся назад, но положение тела его не удовлетворило, и он привстал, переместив подушку между спинкой кровати и стеной. Глеб следил за ним с недоумением. Видимо, в его представлении Ванька должен был скрежетать зубами, заламывать руки и бить его, Глеба, по голове табуреткой. Ванька же испытывал только усталость и желание, выпроводив гостя, лечь спать. «Роковой юноша», то появляющийся, то исчезающий, вечно таинственный, как Монте-Кристо, его утомлял и казался гибридом Жоры Жикина и Пуппера в нарочито сломанных и модно подклеенных очечках.

      – Ты не знаешь Таню! Она не такая! – повторил Бейбарсов.

      – И какая же она? – спросил Ванька с любопытством.

      Глеб задумался, подбирая слово.

      – Она ведьма! – сказал он убежденно.

      Ванька хмыкнул. В ведьмах он, как выпускник Тибидохса, понимал достаточно. Формально каждую волшебницу можно назвать ведьмой, и не ошибешься, но тут деление скорее нравственное. Да и Бейбарсов явно имел в виду что-то конкретное.

      – Она не ведьма, – сказал Ванька.

      – Я тоже думал про нее, как ты, но ошибался. Она ведьма! Поверь мне, потомственная! Ее прабабка раскапывала землю под виселицами, искала корни мандрагоры. Она же выкапывала трупы. А двоюродный дядя ее отца, Леопольда Гроттера? Знаешь, какое у него было прозвище? «Маг отравленное дыхание». Ему приносили портрет человека. Он дышал на него, и человек умирал, не болея,