Когда исчезли голуби. Софи Оксанен

раживал меня и превращал мой разум в кораблик из березовой коры, легко уносимый ветром. Вот и сейчас он раскачивался на волнах, поднимающихся в ее глазах. Может, я хотел справиться с собственной болью и поэтому произнес это так безлико, решил быть черствым, чтобы она по дороге проклинала меня и мою бесчувственность, а может, надеялся увидеть последнее доказательство того, что она не хочет уезжать – я никогда не знал, что она на самом деле чувствует, хоть мы столько пережили вместе.

      – Ты жалеешь, что взял меня с собой после всего, что случилось? – спросила Юдит.

      Я испугался ее прозорливости, обескуражено вытер шею. Она успела постричь меня еще вечером, волосы попали за шиворот и щекотали кожу.

      – Ничего, я понимаю, – сказала она.

      Я не стал возражать, хотя мог бы. Не считал, что без нее в лесу было бы легче. Лишняя обуза, как говорили мужики. Но я не мог не забрать ее в лес, узнав, что она бежала из Талина, когда русские подошли совсем близко, и укрылась в доме АРМов. Там было небезопасно, в лесу надежнее. Она была словно раненая птичка на ладони, слабая и чуть живая. Неделями жила в состоянии постоянного напряжения. Лишь после того, как наш фельдшер погиб в сражении, мужики разрешили госпоже Вайк прийти помочь нам, нам и Юдит. Мне в очередной раз удалось ее спасти, но как только она вступит на синеющую перед нами дорогу, я больше не смогу ее защищать. И тут мужики, конечно, правы: место женщин и детей – дома, Юдит должна вернуться в город. Кольцо вокруг нас сжималось, в лесу становилось опасно. Я следил краем глаза за выражением ее лица: она смотрела на дорогу, по которой ей предстояло идти, рот был приоткрыт, она всеми силами втягивала в себя воздух, а выдыхала холод и дрожь, которые, казалось, вот-вот заставят меня поменять решение.

      – Так будет лучше. Лучше для всех нас. Ты вернешься к той жизни, от которой ушла, – сказал я.

      – Это теперь не та жизнь. Она уже никогда не будет прежней.

      Часть первая

      Тогда охранник Марк подтащил их поодиночке к краю рва и расстрелял из пистолета.

12 000. Материалы судебного процесса над фашистскими убийцами Юханом Юристе, Карлом Линнасом и Эрвином Виксом, проходившего в Тарту 16–20 января 1962 года. Составители Карл Леммик и Эрвин Мартинсон. Перевод с эстонского. Таллин, Эстонское государственное издательство, 1962

      1941

      Северная Эстония

      Эстонская ССР, Советский Союз

      Шум нарастал, но я знал, что ждет меня за деревьями. Я посмотрел на свои руки, они не дрожали. Через мгновение я уже буду бежать в сторону приближающейся автоколонны и забуду про Эдгара и его нервы. Краем глаза я видел, как он трясущимися руками теребит галифе, а его лицо приобретает не подходящий для сражения цвет. Совсем недавно все мы проходили обучение в Финляндии, и я заботился об Эдгаре как о малом ребенке, но на фронте все было иначе. У нас было задание. Здесь. Скоро. Сейчас. Я побежал. Ручные гранаты больно били по бедрам, я подхватил одну из них, и мои пальцы отправили ее вращаться в воздухе. Рубашка финской армии, полученная нами на острове, все еще ощущалась как новая, и это придавало сил. Скоро все мужчины моей страны будут носить только эстонскую форму, и никакую другую, ни завоевателей, ни союзников, только свою. Это наша цель, мы хотим получить назад свою родину.

      Я слышал, как другие бегут за мной следом, как земля прогибается под нашими ногами, и рванул еще быстрее в сторону нарастающего гула моторов. Я чувствовал запах вражеского пота, во рту нарастал вкус ярости и железа, в моих сапогах бежал кто-то другой, тот же бездушный воин, который в недавнем бою спрыгнул в ров и бросал гранаты в бойцов истребительного батальона, чека, пружина, бросок, это был кто-то другой, чека, пружина, бросок, и этот кто-то бежал навстречу реву моторов. Все наши автоматы смотрели в сторону автоколонны. Их оказалось больше, чем мы думали, бесконечно много, русских и бойцов-истребителей с эстонской выправкой, и у них бесконечно много машин и оружия. Но мы не испугались, испугались враги, в нашем лице бежала ненависть, и бежала она с такой силой, что противники на мгновение остановились, колеса их грузовика прокручивались впустую, наша ненависть сковала наших врагов, и тогда мы открыли огонь; я бросился вместе со всеми к грузовику, и мы перебили их всех.

      Мышцы рук дрожали от вылетающих пуль, запястья гудели от тяжести бросаемых гранат, но постепенно я осознал, что все кончено. И только когда мои ноги привыкли к стоянию на месте, а гильзы больше не падали дождем на землю, я вдруг понял, что окончание боя не несет в себе тишины. Оно приносит гул – шорох червей, жадно поднимающихся из-под земли к мертвым телам, поспешный шепот приспешников смерти, стремящихся к свежей крови. Оно приносит вонь – тяжелый дух, исходящий от испражнений и смердящей желудочно-кислотной блевоты. Яркий свет ударил в глаза, пороховой дым рассеивался, и казалось, что на краю облака появилась яркая золотая повозка, готовая забрать всех павших с собой, наших, бойцов-истребителей, русских, эстонцев – всех в один кузов. Я прищурился. В ушах гудело. Я видел, как мужики тяжело вздыхают, вытирают пот со лба, качаются на месте, словно деревья. Я старался взглянуть на небо, на сверкающую повозку, но стоять, опираясь