Гости съезжались на дачу. Наталья Нестерова

чтобы не показать, как ранят ее эти совершенно правдивые слова. Ей не нужна дача как место отдыха, релаксации, и завзятой огородницей она никогда не была и не рассматривала старый, хоть и крепкий дом с одичавшим участком как денежное вложение. Она просто не могла расстаться с местом, которое помнила с пеленок, где ее любили, баловали, где еще крепкие дед и бабушка заложили сад, где родители осенью собирали листья, картофельную ботву и прочие садово-огородные остатки, устраивали костры, дым от них стелился по земле, играл как живой: то кудрявился, то вытягивался длинными дрожащими языками. Пахло приближающейся зимой и сжигаемым летом. Да, личный мемориальный комплекс.

      У дяди Саши и тети Оли была навязчивая идея купить соседский участок. То есть приобрести его должны Алёна с мужем, не совсем ведь они лопухи, поймут, пусть со временем, что земля – это вечное богатство. Их же, дяди Саши и тети Оли, задача уломать Дуню и сбить цену. Дядя Саша даже выучил выражения, не свойственные его речи, вроде: «сейчас предложение опережает спрос».

      – За бесценок отдают. В деревне три дома на продажу выставлено.

      – Вот пусть ваш сын их и покупает.

      – Как ты не понимаешь! – Дядя Саша смотрел на нее так, будто Дуня сморозила несусветную глупость. – Землю-наследство надо объединять! Прирезывать! Как ты на Языке прирежешь?

      Тещиным Языком или просто Языком назывался своего рода полуостров в излучине реки, отрезанный от деревни Вырубки почти на километр. На Языке стояло четыре дома; дяди Саши, Дуни, Кирилла Сергеевича, крупного шумного патриарха-главы большой семьи. Его все почему-то называли Ангел, даже внуки – «дедушка Ангел». Крайний четвертый дом был несчастливой судьбы, уже лет десять его все время продавали и покупали. Нынешняя хозяйка дома – симпатичная Алла Дмитриевна – из бизнес-леди, не потерявших простой человеческой доброты, которая сквозила в улыбке – без натуги щедрой. Кроме дяди Саши все были дачниками, то есть приезжали только на лето. Дуня и Алла Дмитриевна с семьей урывками, Ангел-патриарх почти на все лето. Спелся с дядей Сашей, осенью относил к нему в сарай технику и инструменты, телевизор и прочие ценные вещи. Уже не воровали лет пятнадцать, но все помнили, как чистили дачи, как лопаты и вилы надо было хоронить или возить в город.

      Дядя Саша зарился на соседний – Дунин – участок. Ангела не сковырнешь, у него наследников что моли, последнее домовладение несчастливое, там черти поселились. А самое главное: Дуню можно прирезать. Не в смысле душегубства, а участок к своему присоединить.

      Его уговоры шли по двум направлениям: Дуня не знает своего счастья избавления от дачи, и она как добрая душа должна сделать хорошо для наследников дяди Саши. Последний мотив был трогателен. Словно к тебе домой заявился сосед и на чистом глазу укоряет: «Два телевизора имеешь, а у меня ни одного нету. Не будь жадиной, прояви благородство, отдай мне один из телевизоров».

      Дуня знала, что этот разговор состоится, и ей придется юлить, отнекиваться, говорить, что подумает. Однако аргумент, который дядя Саша привел в конце