Удивление перед жизнью. Воспоминания. Виктор Розов

автору «изучать жизнь».

      Писать более или менее внятно о творческом воображении немыслимо. Откуда оно, никто не знает, даже великие писатели и знаменитые ученые. Оно чудо. Но без него не стоит садиться писать.

      И забываю мир, и в сладкой тишине

      Я сладко усыплен моим воображеньем,

      И пробуждается поэзия во мне.

      Душа стесняется лирическим волненьем,

      Трепещет, и звучит, и ищет, как во сне

      Излиться наконец свободным проявленьем.

      И тут ко мне идет незримый рой гостей,

      Знакомцы давние, плоды мечты моей.

      Так сказал Пушкин.

      «Так вкруг него непоправимо тихо, что слышно, как растет трава», – это заметила Ахматова.

      С моря ли вихрь? Или сирины райские

      В листьях поют? Или время стоит?

      Или осыпали яблони майские

      Снежный свой цвет? Или ангел летит? —

      пишет об этих минутах Блок.

      Именно творческое воображение рождает новое, не слыханное дотоле. Оно – предпосылка к вдохновению, за которым следует откровение. Но такой дар – удел избранников.

      Творческое воображение не следует путать со всевозможными выдумками и придумками. Даже ловко придуманная пьеса не есть плод воображения, она – хитрость ума. А творческое воображение освобождает душу и ум от всякого житейского напряжения, делает их открытыми для постижения всей жизни целиком. И ум тут играет только побочную роль. Выскажу даже странную мысль. Ум не должен мешать работе воображения. Ум – чересчур умная штука. Дело писателя – бесхитростное. Ум может быть только тем приспособлением, что в автомашине разогревает и приводит в движение главный мотор. Привел, а сам выключился. Кажется, он называется стартер.

      Знаю, читал, что великие писатели в порыве вдохновения, когда воображение диктовало им строки, находились подолгу. У Достоевского иной раз такой порыв кончался конвульсиями эпилептического припадка. Воображение их достигало какой-то титанической силы. Флобер сам был удивлен и сказал, что когда он писал сцену самоубийства Эммы Бовари, то до такой степени почувствовал вкус мышьяка на языке, что его вырвало.

      Известно также, что Бальзак, когда во время работы к нему пришел приятель, со слезами бросился к нему на шею с криком: «Она умерла! Она умерла!» – «Кто?» – в ужасе спросил вошедший, думая, что умерла близкая Бальзаку женщина. Но Бальзак, продолжая рыдать, назвал имя только что погибшей героини его романа.

      Над вымыслом слезами обольюсь.

      Нет, удивительное это дело – воображение!

      Приведя классические примеры, я не имею права ссылаться на свой ничтожный опыт, и все же лучшие крупицы, которые есть в моих пьесах, возникали именно в сладостные минуты удивительного, особого самочувствия. Они приходили мне в голову помимо разума и воли. Человеку, которому судьба не дарила даже этих крупиц, никогда не почувствовать их аромата, сколько