Третий ребенок Джейн Эйр. Вера Колочкова

Ласково шлепнув его по голой попке, она потащила его в ванную, удобно устроив у себя под мышкой, выговаривая чуть сердито, как взрослому:

      – Не тянись, не тянись давай… Танюхе завтра в утро на работу идти, больших мужиков да баб всяко-разно лечить да пользовать, а мы с тобой тута вдвоем домовничать останемся… И никто нас с тобой не съест, не бойся. Хватит бояться-то, большой уже мужичище, а боишься…

      – Баб, а ты и в самом деле без меня завтра справишься? – неуверенно двинулась вслед за ней в ванную Таня. – Я бы отпросилась на завтра, да мне замены нет. Плановые операции назначены, и ассистировать некому…

      – Да не боись, Танюха. Справлюсь. То ли я с малыми ребятенками не важивалась! Вы все, считай, через мои руки прошли. Матери-то вашей некогда было в декретах прохлаждаться, всех мне на руки сдавала, с пеленок еще. Мы вот сейчас водички в ванную наберем тепленькой, Отя у нас искупается, а потом пообедаем, чем бог послал, да спать с ним завалимся… А ты иди давай отсюдова, не мешай нам. Иди на кухню, съешь чего-нибудь, вон глазищи как провалились, смотреть на тебя тошнехонько!

      Глядя, как ловко она управляется с мальчишкой, Таня улыбнулась легко, подумав про себя, что бабка ее впрямь нянька замечательная. И сердце у нее золотое. И жалостливое. Вот недавно, к примеру, такой номер выдала, какого Таня от нее и не ожидала, – взяла и снесла всю свою пенсию в сберкассу, гонимая жалостными призывами телевизионной рекламы помочь заболевшему лейкемией ребенку. И главное, успела так лихо номер счета на бумажку переписать и не ошиблась ни в одной цифре… Тане в тот месяц как раз зарплату сильно задержали, так они все в доме, она помнит, подъели-подгрызли, до самого последнего сухарика, как две церковные мыши в Великий пост.

      Подхватив себя за поясницу, она ойкнула, двинулась потихоньку на кухню. И правда хотелось есть. И спина болела невыносимо – надо бы завтра к девчонкам на рентген сбегать…

      Глава 4

      День тянулся с утра нервно и очень тревожно, не располагая к прежнему и ставшему уже привычным состоянию радостной сосредоточенности, когда полезное время распределено и по часам, и по минутам, и укладываешься ловко в эти часы и минуты, и все у тебя получается так хорошо, так проворно, так, как и надо получаться, когда ты работаешь здесь, рядом с болью и жизнью человеческой. Выбился сегодня из твердой накатанной колеи Танин день. К телефону только раз двадцать сбегала, побросав все дела, и двадцать раз сама себя ругнула за глупую осторожность. Вот зачем, зачем она утром, уходя из дома, телефон отключила? Обрадовалась, что удалось уйти и не разбудить спящих на одной кровати бабку с Отей, вот и решила – пусть еще подольше поспят, чтоб никто их утренними звонками не беспокоил. Теперь пожалуйста – сама дозвониться не может. А вдруг там случилось что? Вдруг мальчишка проснулся и плачет, и бабка Пелагея с ним совладать не может? А вдруг и того хуже – родственники эти из Парижа билеты свои поменяли и прикатили уже с утра? И съездить домой нельзя, пора к операции готовиться…

      – Танюш,