Клуб любителей Го. Игорь Гришин

моё умозрение проваливалось, едва подходя к нему.

      Был самый конец ночи. Время, когда утренние сумерки создают не только неестественность пейзажа, но и неестественность тебя самого. Город, к которому я приближался, не казался мне незнакомым. Я примерно представлял себе, в какую часть я хочу попасть, и лавировал по заросшим тропинкам таким образом, чтобы выйти как можно точнее и привлечь меньше внимания. Послышался лай собаки. К ней присоединилась другая, заставив меня крепче сжать кулак с камнем. Я не помнил, где и когда подобрал его. Возможно, это было ещё на взгорье. Благодаря камню я не чувствовал себя безоружным. Он добавлял мне энергии.

      У меня на сегодня было одно дело. Одно-единственное. Но, может быть, моя жизнь прерывалась после него. Поэтому мой дух был чрезвычайно прерывист. Я вёл за руку маленького мальчика. Ему было между семью и восемью. Одетый в собственное кимоно, он шёл сосредоточенно и почти не смотрел вперёд, пользуясь тем, что я крепко держал его тонкую руку. Мальчик не отнимал у меня энергии, как это бывает, когда ведёшь ребёнка. Наоборот, казалось, что детская рука, зажатая в моём кулаке, добавляет мне силы и уверенности.

      Мы шли к дому Сигэмото. Задача состояла в том, чтобы привести мальчика. Что делать после, не разъяснялось. Я должен был привести сына главы нашего клана к Сигэмото. Приказ мне как самураю гласил: привести мальчика к Сигэмото, так как наш клан проиграл войну. Войну мы проиграли потому, что исчерпали все ресурсы к её продолжению. Мы потратили на эту войну всё, чем располагали, и поэтому больше не могли её продолжать! Моя задача никак не уточнялась и не расписывалась. Это было необычно. Причиной этого, скорее всего, была общая подавленность. Мне не хватало инструкций, и я не представлял, как вести себя во многих моментах предстоящей процедуры.

      Подойдя к дому, я постучал висевшим на верёвке молоточком. Было около пяти утра. Время было выбрано как наиболее подходящее для такого деликатного дела. Нам открыла женщина. Её лицо было худым и морщинистым. Только огромные глаза с тёмными тенями выделялись на нём. Сэнсэй был дома, и почти сразу вышел к нам. Посмотрев на мальчика, он кивнул. Мы разулись и сели у стены. Я ещё раз пожалел, что не имею ни одной инструкции о том, что делать дальше. Самое лучшее было уйти, не заходя в дом. Но я не смог или не успел этого сделать. К тому же я не был уверен в том, что исполнил своё поручение до конца. Я не получил команды ни от Сигэмото, ни от его женщины, ни от собственного сердца. Оно молчало, и я почти не чувствовал его ударов.

      Сэнсэй оставался в комнате, а я краем глаза следил за его движениями. Помещение было довольно большим. Его раздвижные сёдзи[1], видимо, вели в сад, который наверняка располагался за домом. А что если он собирается зарубить мальчика прямо здесь? В этой комнате и на моих глазах? Я моментально взмок от этой мысли. Ведь если это произойдёт, то я не смогу ни вмешаться, ни защитить ребёнка, а ужасное воспоминание вцепится в меня,

1

Рамы из лёгких деревянных планок, заменяющие в традиционном японском жилище окна (япон. – в дальнейшем переводы с японского не оговариваются).