Госпожа отеля «Ритц». Мелани Бенджамин

е воспоминание относится к дню, когда я увидела ее впервые. В декорациях, которые подходили ей лучше всего. В отеле «Ритц». В ее любимом отеле «Ритц».

      Бланш не было в «Ритце» в тот день 1940 года, когда нацисты вошли в Париж; она еще возвращалась домой с юга Франции. Но она рассказала мне все, что случилось тогда…

      Как вначале до гостей и служащих отеля донеслось рычание танков и джипов; они вползли на огромную площадь и окружили колонну, с высоты которой с ужасом озирал окрестности Наполеон. Потом по мостовым и тротуарам с металлическим лязгом застучали каблуки – все громче по мере того, как нацисты подходили ближе, ближе, ближе. Постояльцы заламывали руки и в панике переглядывались; некоторые кинулись к служебному входу. Но далеко они не ушли.

      Мадам Ритц, хрупкая, элегантная, одетая в лучшее винтажное черное платье с талией «в рюмочку», ждала у входа в свой дом – самый величественный отель Парижа. Ее увешанные драгоценностями руки дрожали, когда она сцепила их перед собой. Несколько раз она бросила тревожный взгляд на огромный портрет покойного мужа, как будто он мог сказать, что делать дальше.

      Некоторые из сотрудников были с ней и с ним с самого начала, с 1898 года. Они помнили, как эти двери открылись впервые. Блистательные, веселые гости вошли в шикарно украшенный зал – в новом отеле месье Ритца не было вестибюля; он не хотел, чтобы простолюдины замарали позолоченные двери. Глаза постояльцев были полны восхищения. Здесь собрались принцы, графини и богатейшие из богачей: Марсель Пруст, Сара Бернар. Когда заиграла музыка, зажглись люстры, а с кухни вынесли вереницу подносов с лучшими творениями Огюста Эскофье – меренгами с ванильным кремом, украшенными засахаренными лепестками лаванды и фиалки; турнедо «Россини»; разнообразными паштетами; даже персиковой мельбой в честь госпожи Нелли Мелбы, которая согласилась исполнить для гостей серенаду, – служащие отеля в последний раз поправили новую униформу и улыбнулись, горя желанием выполнять свою работу. Подносить, поднимать, подавать, полировать, вытирать пыль, мыть полы, нарезать, складывать, чинить. Ублажать. Успокаивать. Они в восторге от того, что стали частью этого грандиозного нового отеля, единственного в мире с ванными комнатами, телефонами в каждом номере и электричеством вместо газового освещения.

      Отеля «Ритц» на Вандомской площади.

      В тот роковой день 1940 года никто не улыбался. Некоторые не скрывали слез, когда немцы ворвались в парадные двери. Их пыльные черные ботинки оставили следы на шикарных коврах. Оружие угрожающе висело на плече или было спрятано в кобуру. Они не сняли шапки – имперские шапки с нашивками в виде орла. Их серо-зеленая, цвета фасоли униформа казалась уродливой и оскорбительной на фоне сверкающего золотом, мрамором и хрусталем коридора, шикарных гобеленов на стенах, царственной синевы покрытой ковром парадной лестницы.

      Кроваво-красные повязки на руках – грозный черный паук свастики – заставили всех вздрогнуть.

      Немцы были здесь. Это должно было случиться после того, как французская армия рассыпалась, как одно из прекрасных слоеных пирожных месье Эскофье. После того, как мощь линии Мажино оказалась детской иллюзией. Как британские союзники покинули Францию, в панике переправившись через Ла-Манш в Дюнкерк. Немцы были здесь. Во Франции, в Париже.

      В отеле «Ритц» на Вандомской площади.

      Глава 1

      Бланш

      Июнь 1940 года

      Ее туфли.

      В это трудно поверить, но она беспокоится о туфлях. Из всех вещей, которые должны были волновать эту женщину в тот страшный день, ее беспокоят только туфли.

      Впрочем, учитывая, кто она и куда направляется, обувь действительно была проблемой. Грязная, покрытая комьями засохшей глины, со стертыми каблуками. Все, о чем она может думать, пока муж помогает ей сойти с поезда, – как отреагирует Коко Шанель, эта сука, когда увидит ее. Как все они отреагируют, когда она появится в «Ритце» в грязных, поношенных туфлях и рваных чулках, расползающихся на ее стройных икрах. Она ничего не может поделать с чулками – даже Бланш Аузелло не решится сменить чулки на людях, – но отчаянно высматривает скамейку, чтобы порыться в чемоданах и найти другую пару туфель. Но прежде чем она успевает озвучить это пожелание, их с мужем подхватывает бурлящая разношерстная толпа – кто, черт возьми, все эти люди? Французы? Немцы? Беженцы? В нетерпении и ужасе они хлынули с Северного вокзала, чтобы узнать, что стало с Парижем в их отсутствие.

      Бланш с мужем вливаются в этот поток голодранцев. Грязь и зола облепили их потные подбородки, локти и колени, залегли за ушами. Лица перепачканы сажей. Они не переодевались уже несколько дней. Клод упаковал свою капитанскую форму перед тем, как покинуть гарнизон. «Чтобы надеть ее снова, – уверял он Бланш или, скорее, самого себя, – когда мы опять перейдем в наступление. А мы обязательно это сделаем».

      Но никто не знает, когда придет это время – и придет ли оно вообще. Особенно сейчас, когда нацисты захватили Францию.

      Выйдя из здания вокзала, супруги наконец-то выбираются из толпы, пытаются отдышаться и собрать багаж, который вываливается из рук. Когда девять