Илья Муромец и Царь Червяков. Александр Людвигович Бергельсон

 — – — – — – — – — – — – —

      Хорошо сказанное слово всегда лучше метко брошенного боевого топора.

      Пословица индейцев майя

      – — – — – — – — – — – — – —

      Васятка-Косой на погоду дождливую всегда ранами старыми маялся.

      Особенно ныло рубленное в лютой схватке с варягами левое плечо.

      Впрочем, и след от стрелы печенежской справа на груди не давал порою передыху с утра до ночи.

      Но Васятка виду не подавал.

      Не таков характер имел, однако.

      Вот и сегодни, когда собралися мужики погуторить, побалакать – всё равно ведь, дождь проклятущий работать не даст! – тешил их рассказом о делах былых, временах давних.

      – Льёт. – С явным укором сказал Белян Домодел, первый умелец по избам аж до Киева. – Ишь, разошёлся. Видать, небеса прохудились, раз дожди полились.

      – Да оно завсегда так. – Отвечал Фролка Тороватый, торговый человек.

      Возил он всё, что в Карачарове на продажу находилось, в страны далёкие, у которых и названье-то иной раз не выговоришь, язык сломав и половиной буквиц подавившись.

      Однако там, обманом живя, в родном селе со всеми Фролка честен был, что, конечно, странно, но вполне объяснимо.

      Попробуй, обмани Карачаровских, так наваляют, что и обманывать в дальнейшей жизни будет тебе уже нечем.

      – Где-то дождя ждут, а он идёт, где жнут. – Провозгласил Фролка, и добавил, с некоторой даже гордостью. – Такая вот, робя, поговорка у ляхов с литвинами есть.

      – Причём тут ляхи да литвины? – Удивился Белян. – Я это присловье слыхал, когда в Псковщине бывал. Да и во прочих местах-городах, сёлах-поселениях тоже.

      – Ну, не знаю. – Развёл руками Фролка. – За что купил, за то и продаю. Поди, кто-то из купцов её от ляхов с литвинами во все остальные места развёз. Знамо дело, на то оно и Мир, чтобы заморские диковинные товары во все места доставлялись на радость и вспоможение местной жизни. Так. Васятка?

      – Так, да не так. Тут дело политическое!

      Васятка начал, как всегда, издаля да околицей.

      – Вы про чужестранные вторженья в нашу жизнь ненашенских шуток-прибауток, пословиц-умнословиц, да присказок—рассказок не верьте. Всё нашенское, отсюда братое, а тем более – там, у них. Это они у нас тащут, воруют, поскольку своего практически ничего придумать не могут. Вот, к примеру, показательный случай, про который, чай, всяк давно позабыл, каков тот случай изначально был. Ежели хотите, могу рассказать…

      Дождь зачастил сильнее.

      На мокрой земле нежились под дождём вылезшие жирные дождевые черви.

      Особенно выделялся один: этакий огроменный, в палец толщиной, длинною от кисти по локоть.

      Васятка, хитро улыбаясь, смотрел на червяка.

      – Всяко, хотим. – Ответил за всех разом Белян.

      И мужики, сев поудобней, приготовились слушать.

      – Без присказки рассказки, что без полозьев салазки. – Васятка незаметно положил руку на раненную грудь, и тихонько потёр: авось, стихнет боляка-то хоть ненадолго. – Вон, как-то, летела синица, глупая птица, оглядывалась без толку, да и налетела на ёлку. Синица о ёлку приложилась, ёлка тут же и повалилась. Ёлка валяется, синица ругается: «Заставили ёлками весь белый свет! Даже полетать, толком места нет!» В тридевятом царстве, в тридесятом государстве снег горел, соломой тушили, много народу покрушили, тем дела не порешили. Слухать-то будё