Полночный всадник. Ирина Брестер

вно крылья.

      Усеян мраком путь вовне.

      Столбом взметнув пригоршни пыли,

      Он между небом и землей,

      Меж рек и гор, скитаньям вечен.

      Отрекся от судьбы иной.

      Стал, словно космос, бесконечен.

      Он, преступив закон людской,

      Не оглянулся на пороге.

      И даровали ему боги

      Расплату – быть с самим собой.

      I

      Какие чувства миром правят?

      Что тщит надеждою сердца?

      Обида, гнев иль злость и зависть?

      Порокам нет людским конца.

      Но есть одно, что ярким светом

      Способно всё преобразить.

      И произносятся обеты

      Там, где сердцам дано любить!

      Что есть любовь? Мерило веры!

      Где нет её, там пустота.

      Любовь – начало новой эры.

      В своём создании проста.

      Любовь прекрасна… и жестока.

      Она дарует и гнетет.

      Взаимна или одинока,

      Она спасет!.. Она не лжет.

      Всё это вымысел и только.

      Любовь сжимает нас в тиски

      И колет острою иголкой

      Слегка… но болью от тоски.

      И если так она коварна,

      Зачем тогда её желать?

      Она убийственна, как правда

      И не способна забывать.

      И ей подвластны все на свете.

      Противоядий не найти.

      И старики, и даже дети –

      Все люди!

      Лишних не найти.

      Но есть одна лишь сущность в мире,

      Не меж людей, особняком.

      Кому чужды все чувства в лире.

      Полночный всадник. Да! То – он!

      II

      Когда-то средь людей при жизни

      Он был, и числился таков:

      Дурманом опьянённый мысли,

      Сбивал подошвы каблуков.

      Он подходил с лукавым глазом,

      И замирали те сердца,

      Что не познали боль отказа

      Там, где главенствует краса.

      Рука в руке, и мелкой дрожью

      Срывались с губ слова-табу.

      И нервный ток, бежав под кожей,

      Нашёптывал их на ходу.

      Герой тот звался Александром.

      Александрит – его глаза!

      И волос русый беспрестанно

      Вился как тонкая лоза.

      Он был красив, умён и ветрен,

      Науками легко владел,

      Знал языки, писал в газетах,

      Во многом, в общем, преуспел.

      Но, преступив тридцатилетье,

      Он оставался одинок.

      Таков его души порок,

      Не отпечатанный в столетьях.

      Как много женщин!.. Много славы!..

      Он за собой шлейф носил.

      Телесный дух слепой услады

      Давно уже превозносил.

      Но где душа? Души в помине

      Он не искал, и ни в одной

      Из тех красавиц, что доныне

      При нём играли свою роль,

      Не отыскать. В тени сокрыта,

      Запрятана, что не найти.

      Его желанием обвита

      Пустая форма – вдаль пути.

      И он всё шёл без остановок,

      А вслед ему неслась молва

      Из оскорблений, недомолвок.

      Но, усмехнувшись, он, едва

      В ответ произносил хоть слово.

      Молва ему давно не нова.

      И, верен сам себе во всём,

      Он видел мир полночным сном.

      III

      Однажды ночью Александр

      Гулял под бледною луной

      В тени садов, слегка туманных

      От хлада осени златой.

      Забрезжил свет. Горящим взором

      Он устремился напоказ,

      Услышав шёпот нежных фраз,

      Что произносятся с укором.

      И вдоль аллеи у скамьи

      Двоих увидел он нежданно.

      И шёпот губ, сливаясь плавно,

      Струился заревом любви.

      Он подошёл. Его узнали

      (Тактичным не был никогда!).

      – Какая радость! – восклицал он,

      Признав